Читать книгу "Самые родные, самые близкие (сборник) - Мария Метлицкая"

– Судебные издержки нам не нужны. К тому же у них сильный козырь – гранки прочитаны и подписаны не были. Так что, Мари, выпутывайся сама! И мой тебе совет – принеси извинения! Через журнал, разумеется. Покайся! А нам такая репутация ни к чему.

Через месяц он предложил Маше уволиться.

Вот это и было самое подлое, самое отвратительное предательство. Коллеги, надо сказать, вели себя прилично – кто-то сочувствовал Маше, кто-то подсмеивался и давал советы: «Да забей! Все мы это прошли! Такая наша доля журналистская».

Но извиняться Маша не стала и оправдываться тоже. Ничего криминального она не написала, ни на кого поклеп не навела, ничего от себя не придумала, все чистая правда. А что касается неподписанных гранок, это да, чистая правда. Но ведь так сложились обстоятельства, правда?

Домашние, разумеется, делали все и даже больше, чтобы хоть как-то привести ее в порядок.

Мама не выдержала первая:

– В конце концов, – кричала она, – что случилось? Что произошло, нет, ты мне объясни! Кто-то заболел или умер? Нет, ты ответь! Да, неприятности, большие неприятности, не спорю. Но всего лишь неприятности, всё! Не трагедия и не драма, не приведи господи! А ты? Ты сразу сломалась, да? Эта сумасшедшая бабка сломала твою жизнь? Быстро же ты сдалась, моя девочка! А мне казалось, что ты сильная.

Маша молча выслушала маму и спокойно, слишком спокойно ответила:

– Да, сломалась. Да, слабая. Как хочешь. Только я починюсь. Склеюсь. Соберу себя по кусочкам – не сомневайся.

Было душно и тошно – от их заботы, от их уговоров, нелепых предложений типа «Поешь сладенького, успокаивает». Или «Поедем в магазин и купим тебе какие-нибудь тряпочки, а?». Или «А может, рванем в путешествие? Например, на море или за тысячу верст, в какую-нибудь экзотическую страну типа Мексики или Вьетнама?».

Нет. Ничего не хотелось. Ничего и никого. Хотелось лежать в своей комнате, укрывшись с головой одеялом, и никого не видеть, а главное – не слышать.

Единственное, о чем она попросила Митю, – написать от ее имени заявление об уходе.

– Больше на эту тему я говорить не хочу, – отрезала Маша, предупреждая любые расспросы.

Журнал опубликовал извинения от своего имени и от имени журналистки Марии Мирошниковой.

Последняя информация от адвоката Вощак – Нонна Васильевна госпитализирована с гипертоническим кризом. И короткое интервью Нюры, Анны Ивановны, домработницы и старинной подруги Нонны Васильевны: «Эта дрянь – так она назвала Машу – проникла в наш дом обманом, назвавшись работницей собеса. Морочила голову старому человеку, вытягивая из несчастной, больной женщины нужную информацию. Наглая и беспринципная гадина, такую только судить!»

Так и было написано – «гадина».

Но это, как оказалось, вранье про работницу собеса было еще цветочки. Буквально на следующий день Анна Ивановна Власова, «компаньонка» – теперь это звучало так – великой балерины, обвинила журналистку Мирошникову в воровстве. Дескать, после ее визита у балерины пропала старинная брошь – подарок любимого мужа.

Ну здесь не выдержал главный, пригрозив балерине Вощак обвинением в клевете и судом. Он, надо сказать, дал гневную отповедь, и дело это быстро сошло на нет, адвокат Вощак это тут же спустил на тормоза.

Но Маше было не легче – слова «воровка и гадина» колотились в висках. Нет, это не просто потеря репутации – это конец, смерть.

Она поняла, что профессию потеряла и никогда – никогда! – ни под каким соусом не вернется в журналистику.

Митя твердил, что никому нет дела до журналистки Мирошниковой, что у всех своя жизнь – прочитали и забыли. Через полгода, да нет – через месяц никто и не вспомнит. В конце концов, можно сменить фамилию. Например, взять фамилию Машиной бабушки – прекрасную, между прочим, фамилию, аристократическую даже, – Голицына. А что, Мария Голицына – красиво, а? Митя был счастлив, что именно ему в голову пришла эта гениальная мысль.

Да разве в этом было дело? Можно уйти из профессии – любимой профессии. Можно сменить фамилию – сейчас это делается на раз, можно вообще поменять город или страну – уехать куда-нибудь на периферию – например, в Калининград или Светлогорск. Маша всегда мечтала жить в маленьком городке у моря.

Нет, не поможет. Поможет только время. Возможно, это так. Только самое страшное – унижение и ложь. Обвинение в том, чего ты не делал. Порушенная репутация. И отсутствие истины.

Работа была для нее страшно важна. И больше всего ее потрясла несправедливость. То, что от нее отказался главный. То, что посмеивались коллеги, предлагая сменить профессию: «С такой тонкой организацией тебе, Маша, в другую дверь!» Да, она не привыкла проигрывать – всегда и во всем старалась быть первой – синдром отличницы. Да, она честолюбива и крайне тщеславна. Но что тут поделать – это данность. Это черты характера, натура. В чем ее вина? В том, что она сделала честный и правдивый материал? В том, что рассчитывала на справедливый резонанс и похвалу? Да, а что? Что тут такого? Это вполне нормально. Но в ответ она получила предательство и унижение. И еще – страшные, позорные обвинения. Нет, она понимала: Вощак – выжившая из ума старуха. Но стыд и обида были велики. Она потеряла землю под ногами. Это и называется «мордой об стол».

Да, она гордый человек, и ей трудно, невыносимо трудно все это пережить. Но она справится, потому что она – борец! И всем, прежде всего себе, докажет, что она профессионал.

Но сил на доказательства и борьбу у Маши не было. Она страдала дни напролет. Видела, как хлопочут, сбиваются с ног родные, но и не думала «прекращать эту Голгофу» – мамина фраза. Даже ловила себя на мысли, что страдать ей немного нравится.

Но кое-что поняла – надо уменьшить амбиции, иначе не выжить. Смирить гордыню, а то пропадешь. И еще – понять наконец, усвоить, что в жизни есть не только мама и Митя, но и все те, кто вокруг – злые, черствые, нечестные. Чужие.

И вообще жизнь – это не киндер-сюрприз, а довольно жестокая штука.

Маше не в чем было упрекнуть родных – Митя и мама сходили с ума и днями крутились возле нее. Про маму нечего и говорить, а вот Митя, и без того худощавый и поджарый, похудел на десять килограммов и сам стал похож на больного. Перепуганная свекровь заставила сына сделать анализы. Казалось, Маше надо было успокаивать мужа, да и свекровь не отставала – приезжала через день, привозила пирожки, когда-то нежно любимые невесткой, экзотические фрукты типа манго и личи и прочие вкусности. Но Маша не ела – пробовала и оставляла. Ей было неловко – все так стараются, но в горло кусок не лез.

По настоятельному требованию мамы бедную Машу положили в клинику неврозов. Ничего плохого там не было – прогулки, электросон, массаж и гимнастика. Уколы витаминов и барокамера.

Маша послушно и равнодушно выполняла назначения врача. Но по-прежнему была тиха и неразговорчива, стремилась поскорее остаться одна. Мама с тревогой вглядывалась в лицо дочери, ища в нем хоть крошечные позитивные изменения. Маша слабо, измученно улыбалась и отводила глаза. И обе вздыхали – Маша тихо, мама чуть громче.