Читать книгу "Тестостерон РЕКС. Мифы и правда о гендерном сознании - Корделия Файн"

В первый год жизни маленькие мальчики и девочки ничем не показывают, что их мозг настроен на разные радиостанции жизни. Например, в первые недели жизни мальчики и девочки в целом очень сходным образом проявляют интерес к лицам или автомобилям. Хотя исследование Кембриджского университета обнаружило статистически значимые различия между полами24, даже если вы пренебрежете важными методическими недостатками этой крайне рекламируемой работы25, данные различия весьма заурядны: мальчики смотрели на лицо 46 % времени, девочки – 49 %, мальчики смотрели на машинку 52 % времени, девочки – 41 %. Четыре-пять месяцев спустя (это уже более контролируемое исследование) и мальчики и девочки одинаково предпочитали смотреть на людей, а не на предметы26. Различия возникают на втором году жизни, но они все еще довольно слабые. В недавнем крупном исследовании почти сотни двухлеток измерялось, как долго дети играли с куклой и с грузовиком (помимо других игрушек) и как часто они проявляли заботу к игрушке либо манипулировали ей. Около трети времени случайный мальчик играл более “по-девчачьи” (не “по-мальчишески”), чем случайная девочка, как в смысле выбора игрушки, так и способа игры27. И порой в этом возрасте дети играют так же долго, или даже дольше, с контрстереотипными игрушками, чем с теми, которые предназначены “для них”: например, 14-месячные мальчики в одном исследовании играли почти в два раза дольше с чайным набором, чем с грузовиком, поездом и мотоциклами, вместе взятыми (в то время как девочки в этом исследовании проводили одинаковое количество времени с этими “мальчуковыми” игрушками и с куклами)28.

Каким образом дети приходят к более заметным стереотипным предпочтениям игрушек? Культурные эволюционисты и возрастные психологи описывают маленьких детей как “гендерных детективов”29. Дети видят, что категория пола – главный принцип разделения социального мира, и обучаются тому, что значит быть мужчиной или женщиной. Когда они приходят к пониманию своего пола, примерно к двум-трем годам, эта информация приобретает мотивационный смысл: дети начинают “самосоциализироваться” (порой к досаде феминистски настроенных родителей). Предполагается, что не случайно в этот период многие мальчики начинают сторониться розового, а многие девочки – тянуться к нему30. Уже к трем годам, когда дети сталкиваются с тем, как другие малыши играют в новые, гендерно-нейтральные игры и игрушки, они устойчиво выбирают игры, в которых участвуют дети их пола31.

Недавнее исследование, проведенное психологом Кембриджского университета Мелиссой Хайнс, показало, что девочки с врожденной гиперплазией надпочечников, по крайней мере, отчасти имеют более мальчишеские интересы в игре, потому что они менее подвержены влиянию гендерных ярлыков и моделей, чем другие дети32. Здоровые девочки от 4 до ы лет (а также мальчики с врожденной гиперплазией надпочечников и без нее) были примерно на 20–30 % более склонны предпочитать гендерно-нейтральную игрушку, которую им представляли, прямо или намеками, как подобранную специально “для них” (что подтверждает результаты 1970-х и 1980-х годов)33. Напротив, девочки с данным заболеванием были невосприимчивы к информации, что определенные игрушки (как ксилофон или воздушный шарик) предназначены “для девочек”, хотя и помнили, что им это говорилось. Это логично, если принять во внимание их менее устойчивую женскую гендерную идентичность34. В предыдущей книге, “Гендерные заблуждения” (Delusions of Gender), я писала, что исследования девочек с врожденной гиперплазией надпочечников оставляют открытой возможность, что этих девочек привлекают не какие-то неопределенные качества, присущие “мальчуковым” игрушкам и которые нравятся их “маскулинизированному” мозгу, а просто они больше, чем здоровые девочки, идентифицируются с маскулинными играми, какими бы они ни были в определенном месте, времени и культуре35. Сходным образом Ребекка Джордан-Янг указывает, что, пытаясь понять более маскулинные предпочтения этих девочек, мы должны учесть психосексуальные эффекты их болезни: девочки рождаются с атипичными или маскулинизированными гениталиями, и часто они проходят интенсивное медицинское и психиатрическое лечение и обладают физическими особенностями, которые не имеют ничего общего с культурными идеалами женской привлекательности36.

Конечно, интерес ребенка к контрстереотипным игрушкам, как и к нестандартным и гендерно-нейтральным предметам, может быть возбужден видом играющего в них малыша того же пола37. И недавние данные указывают на влияние широко распространенного цветового кодирования гендера. Психолог Ванг Вонг совместно с Мелиссой Хайнс сравнила, как долго мальчики и девочки играли с поездом и с куклой, сначала когда им было от 20 до 40 месяцев, а потом полгода спустя38. Стоит заметить, что в обоих возрастах девочки играли дольше с поездом, чем с куклой (можете сделать какие угодно выводы о последствиях “естественности” ухода за детьми как истинно женского занятия в противовес гораздо лучше оплачиваемой профессии инженера-механика). Но исследователей больше волновал вопрос, влияет ли на детей цвет игрушек. И – о чудо! – половые различия в предпочтениях игрушек были меньше, когда детям давали розовый поезд и голубую куклу, а не те же самые игрушки в стереотипной раскраске. Вообще, в чуть более старшем возрасте те же мальчики и девочки демонстрировали средние и высокие различия в количестве времени, проведенном за игрой с голубым поездом и розовой куклой, но малые и статистически незначимые – при игре с розовым поездом и голубой куклой39. Какую бы роль в пересекающихся предпочтениях мальчиков и девочек ни играл тестостерон или другие аспекты биологического пола (а есть и другие возможные объяснения), все это весьма затруднительно объяснить Тестостерону Рексу. Есть некоторое несоответствие в том, что якобы имеющее глубокие биологические основы, развившееся в процессе эволюции поло-специфическое поведение оказывается противоречивым и непостоянным в своем выражении и столь легко отвергается при перекраске игрушек.

В реальном мире дети начиная с рождения постоянно сталкиваются с гендерными подсказками и указателями: гендерные стереотипы транслируются через рекламу, подбадривающие или неодобрительные слова, мимику и жесты окружающих, магазины игрушек и стили упаковок, фильмы и телепередачи, половую сегрегацию взрослых социальных ролей и так далее. Конечно, эти многочисленные воздействия ложатся не на чистый лист: все дети разные, у каждого свои склонности и свое понимание происходящего. Каких-то детей воздействия не затронут, а каких-то изменят. (Любопытно, по-видимому, дети с более сильными “гендерными линзами” особенно подвержены влиянию стереотипной информации40.) Некоторые гендерные послания будут тянуть ребенка в разные стороны, и ни одно воздействие не будет слишком сильным. Но они накапливаются. И они потенциально объясняют, как развиваются отчетливые половые различия в предпочтениях игрушек, когда дети укрепляются в понимании, к какому гендеру они относятся. Гендерно-специфичная система развития достигает того, на что не способен пренатальный тестостерон.

Этот вывод, кстати, идеально соответствует заявлениям, что в нашем эволюционном прошлом женщинам и мужчинам было удобно иметь противоположные роли: женщинам подходило заботиться о детях, а мужчинам – орудовать копьями и убивать. Он сопоставим с тем фактом, что данное положение дел является обыденным в разных обществах. И он превосходно сочетается с тем, что сейчас все обстоит совершенно иначе – и будет иным в дальнейшем.