Читать книгу "Путин и Запад. От любви до ненависти... - Александр Рар"

— В западных медиа я вижу новую демонизацию России. Идет подготовка населения Запада к мысли о легитимности интервенции против России на основании того, что «эти варвары» незаконно владеют ресурсами! Помните фразу госсекретаря США Мадлен Олбрайт о том, как несправедливо, что одна страна распоряжается таким богатством, как Сибирь?

— Ну, вы этой цитаты в Интернете не найдете. Она просто цитировала неких американских философов, утверждающих, что в будущем человечество может выжить лишь при условии, что ресурсы станут общими и над ними учредят международный контроль. Чтобы все человечество могло ими пользоваться.

— Но разве смысл от этого поменялся? Я наблюдаю в западной прессе интенсивную бомбардировку общественного мнения вульгарной идеей: нефтяная труба в руках русских варваров, которые открывают и закрывают ее беспричинно. Надо просто отобрать трубу.

— Ощущение ваше интересное. Если мир таков, как вы его описываете, то Путин прав, настаивая на том, что атомное оружие единственно устрашает врагов и держит их под контролем. Но Запад вовсе не хочет захватывать территории. Он желает завоевывать духовные пространства.

— Но ведь это еще опаснее! Так называемая «гуманитарная интервенция» недалеко ушла от Средневековья. Ты берешь души людей, как дьявол, и через души забираешь их золото!

— Я с этим согласен. Мой святой — Александр Невский, новгородский князь. Тогда татары контролировали всю Русь, а Новгород платил им дань. И пришли к Александру Невскому крестоносцы, посланники Папы Римского, с предложением: «Мы поможем тебе справиться с татарами и выгнать их с Руси, а ты за это забудешь свое православие и примешь католическую веру. Принимай наши ценности и станешь частью Европы». И хотя Европа была Александру ближе по христианским соображениям, он не стал на сторону крестоносцев. Наоборот. Разгромил их и выгнал из Руси. Он рассудил так: татары меньшее зло, потому что они не уничтожали дух народа и не трогали его православных традиций. А без православного духа, по его разумению, русский народ мертв.

Способен ли Путин стать другим? (Из интервью A. Papa для агентства Росбалт. ру, 2012 г.)

— Вы серьезно занимались биографиями советских руководителей. С кем из них вы могли бы сравнить Путина?

— В Советском Союзе были совсем другие карьерные структуры, в рамках которых люди поднимались вверх. Там все уже было запланировано на годы вперед. Биографии советских лидеров были глубоко связаны с эпохой Второй мировой войны, с коммунистическими прорывами. А Путину и нынешним лидерам России нужно двигаться, нужно быть модернизаторами, нужно импровизировать. Для этого нужны совсем другие лидеры, более открытые, предприимчивые личности. Я думаю, Путин больше похож на западного лидера, чем на советского.

— Насколько велик в российской политике сегодня элемент неожиданности?

— В 1990-е годы выборы были очень интересными, конкурентными. Лидеры не были на 100 % уверены в своей победе. В 2000 году Путин с достаточно маленьким отрывом победил Зюганова, а «Единая Россия» в 1999-м не получила первое место на парламентских выборах. Потом где-то в середине путинской эпохи власть научилась контролировать выборы.

Выборы стали более предсказуемыми. Но теперешние выборы показали определенные интересные результаты. Все-таки 10 % у Прохорова, а Путин получил меньше голосов, чем Медведев на президентских выборах 4 года тому назад. Совсем подконтрольных выборов здесь проводить уже невозможно.

— Насколько революционна ситуация в России сегодня?

— Для аналогии я рассмотрел бы буржуазную революцию в Германии 1840-х годов, когда зрелый политический класс граждан провел протестные движения в тех институтах власти, которые тогда были, потребовал Конституцию и смягчения авторитаризма. Монархи тогда должны были идти навстречу выдвинутым требованиям. На протяжении второй половины XIX века в Германии происходил переход от абсолютной монархии к более мягким формам правления. Власть уходила от кайзера, в Германии появился парламент и был железный канцлер Бисмарк, который был очень важным связующим звеном между императором и гражданами, которые требовали реформ. Реформы проводились сверху, и поэтому в Германии революция 1918 года не приобрела тот масштаб, как Октябрьская революция 1917 года в России.

Россия идет по пути других зрелых государств. Естественно, что после того, как у нее появился средний класс, буржуазия, общество граждан, они будут требовать для себя не только экономических прав, как они это делают последние 20 лет, но и политических прав. Остановить этот процесс невозможно, не закручивая гаек. Но если будут закручиваться гайки, эти люди просто уедут. Я думаю, те люди, которые у власти в России, это хорошо понимают.

В Германии наша современная демократия началась после 1945 года, после разрушения гитлеровской Германии. Двадцать лет спустя, в 1968 году, в Германии произошла мини-революция. Студенты, которые уже не помнили Вторую мировую войну, вышли на улицу и начали выступать против своих родителей, против прежних поколений. Лозунги были такие: «Долой авторитаризм!», «Долой старое мышление!», «Долой нацизм! Полностью искоренить тоталитарную систему и тоталитарные идеи из мозгов современного немца!». Мне тогда было 6–7 лет, но я помню уличные бои, которые были намного страшнее, чем те, что сегодня мы видим в Америке или в Москве. Тогда немецкая полиция не знала, как разгонять демонстрации. Это сейчас они умеют резиновыми пулями людей устрашить, щитами. Тогда всего этого не было. Один студент был расстрелян на улице, были избиения и пытки. Тогдашние правители Германии говорили, что нужно ужесточить законодательство, запретить демонстрации, править Германией через декреты, а не через парламент. Все это было через 20 лет после начала новой Германии. Но у нас все поумнели: и демонстранты, и власти, которые поняли, что невозможно управлять авторитарными методами. В течение длинного эволюционного процесса 1970-х годов это привело к построению той Германии, которую мы сейчас видим: Германии с красивым гражданским обществом, в котором участвуют почти все слои населения, к укреплению социальной модели экономики, к Германии, которая является ведущей державой в этом мире, державой с мягкой силой. Протесты молодого поколения в России можно сравнить с протестами, которые мы видели в Германии в середине 1960-х годов. Может показаться чудовищным, что я сравниваю развал Советского Союза с развалом Гитлеровской империи, я не хочу это оценивать в моральном отношении, скажу лишь, что после 1991 года Россия так же перешла из одного мира в другой.

— Способен ли Путин психологически стать другим?

— Мы живем в XXI веке, когда один человек точно не может гарантировать стабильность, это должны делать институты. Поэтому он должен меняться в любом случае. Говоря ему, что он должен меняться, мы подталкиваем его на изменения. Путь-то ищем все вместе, и это тоже новое, что происходит в России.

— Вам не кажется, что в программе Путина сочетаются несочетаемые идеи?

— У него непростая позиция, и если бы вы были кандидатом России, вы должны были бы действовать в том же самом русле. В России есть очень большая прослойка людей, которой необходима стабильность. Эта прослойка людей уменьшилась с 80 % до 60 %, но она по-прежнему доминирует в обществе. Это люди, которые по-прежнему идут за лозунгами: «Сильная Россия!», «Мы им покажем!», «Россия встает с колен!». Сейчас их меньше, чем 12 лет назад, но без общения с этим электоратом невозможно выиграть выборы. С другой стороны, есть либеральный электорат, который, к большому удивлению Путина, удвоился. Проголосовали за Прохорова только 10 %, но я думаю, при других условиях этот электорат проявил бы себя, как в 1990-е годы. Тогда Явлинский получал 17–20 %. Поэтому Путину пришлось держать середину. Чуть-чуть наблюдался крен вправо, но он не забывал и другую позицию. Россия не отходит от либеральной модели экономики, вошла в ВТО, правовая система России, экономическое законодательство, если будем честными, не идет назад, а приближается к западным нормам свободной торговли. Путин не хочет и не может этот процесс остановить. Он — ребенок своего времени. Я думаю, для него главное воспоминание жизни — это развал ГДР, развал СССР. Он, который имел блестящую карьеру, вдруг оказался у разбитого корыта, два раза терял работу: в 1990-м году, когда рухнули Советский Союз и ГДР, когда пришлось бежать неизвестно куда. Он таксистом ездил в Питере какое-то время, пока его не взяли в Университет. И второй раз после проигрыша Собчака, когда он оказался не у дел, но благодаря Кудрину попал в Москву. Для него это травмы, он не хочет вернуться в те времена. Поэтому он всегда будет стоять за стабильность, за то, чтобы не позволить повторения 1990-х годов. Это личное. В то же самое время, я не думаю, что он Брежнев, что он Сталин или этакий закостенелый член Политбюро образца 1970-х годов, который не видит реальность кругом. Он видит, и поэтому, мне кажется, что он будет двигаться. Если сам не будет двигаться, то ему будет жизнь подсказывать, и люди в его окружении, сами будут радикально меняться.