Читать книгу "В стране моего детства - Нина Нефедова"

– Ты, Наталья, не очень-то доверяй этому, мало тебе Паньки. (Панька – 6-тилетний белобрысый, как мать, мальчонка, обычно сидел тут же и впитывал в себя бабий разговор). Обжегшись на молоке, дуй на воду!

– Так-то оно так, – нерешительно тянула Наталья, – только больно уж тоскливо, все работа да забота одна, никакой радости в жизни…

– А я тебе еще раз говорю, – уже тверже повторяла Лидия Ивановна, – что имеем – не храним, потерявши – плачем!

Слыша неоднократно эту пословицу от Лидии Ивановны, я подумывала, уж не себя ли она казнит за прошлое?

Любовные дела Натальи скоро кончились ничем. Плотник закончил ставить баню и смылся. Наталья заливалась слезами:

– Обещал же, не абы, как жить, а посемейному!

– Так тебе, дуре, и надо! Не понесла хоть?

– Кажись, нет!

– Ну, хоть на том скажи спасибо.

Прожив с мужем 25 лет и кое-что усвоив от него из медицины, Лидия Ивановна храбро вела прием больных в отсутствие мужа. Однажды, муж и жена привезли к ней мальчонку лет четырех, который не говорил, не ходил, не мог держать рукой ложку и был в состоянии только лежать, так как все бледное его тело дрожало, как студень. Казалось, в нем полностью отсутствовали кости, на которых держатся мышцы.

Лидия Ивановна предписала ребенку три раза в день йодистый калий по 30 капель в ложке молока. Обнадеженные родители увезли ребенка, кланяясь и благодаря.

– Что с ним? – спросила я у Лидии Ивановны.

– Наследственный сифилис.

– Разве калий йод поможет?

– Что ж, и это хорошее средство, когда нет ничего другого, – невозмутимо ответила она. «Лечила» она и трахому, когда жили они в Удмуртии.

В воскресенье я ходила на мельницу, где собирались мужички потолковать о том, о сем. Мельница стояла на пригорке за околицей, но не работала: сносился жернов, и молоть зерно мужики ездили в другую деревню. На своей же мельнице собирались по привычке, была она своего рода клубом. Вечерами подле нее толклась молодежь, любительница попеть-поплясать. Но в воскресные утра тут было тихо, и я со стопкой газет направлялась к мельнице. Мужички степенно здоровались, отвечая на мои приветствия, освобождали для меня место на скамье, и кто-нибудь нетерпеливо спрашивал:

– Ну, что там, Нина Васильевна, в газетке пропечатано? Будет война, аль погодят маненько? Передохнуть дадут?

Я подробно рассказывала о международном положении, о том, как складываются отношения нашей страны с той или иной капиталистической державой на мировой арене. Слушали внимательно, задавали вопросы. «А как там Япония? Турки как?». Гражданская война, интервенция еще у всех были в памяти, среди собравшихся большинство были участниками, и они не прочь были вспомнить, как воевали против Колчака. Заходила речь и о внутренних делах: о продразверстке, этой чрезвычайной мере политики военного коммунизма, о продналоге, сменившем продразверстку, и, наконец, о введении единого сельхозналога, который с 1924 года стал взиматься в денежной форме. Заходила речь о смычке между городом и деревней, о новой экономической политике. Все свободное время по вечерам я тратила на чтение газет, благо Емельян Петрович выписывал их, не скупясь. Освоившись в беседах с мужичками, я думала о том, что следует заняться и молодежью. Но скажу откровенно, я боялась встречи с деревенскими парнями. Напугали они меня в первый же вечер по приезде в Балду. Я сидела за столом и писала письмо домой. Как вдруг под самым окном под звуки гармошки раздалась озорная частушка:

… «Милка печку затопила,дым кудрявый повалил…

Я погасила лампу, и стало видно, что под окном стоит ватага парней, и кто-то из них, вскарабкавшись на завалинку, приник лицом к стеклу. В ужасе я бросилась на половину хозяев.

– Ничего, не пугайтесь, просто парням охота посмотреть на новую учителку, – успокоила Лидия Ивановна.

– Хотите, я шторки повешу?

Мы повесили шторки, и в комнате сразу стало уютнее. Теперь я уже могла не опасаться, что кто-то подглядывает за мной с улицы. Но парням, видно, не только была охота поглядеть в окно на новую учителку, но и познакомиться поближе. В один из вечеров двое из ребят зашли ко мне в школу и, потоптавшись у порога, попросили несмело:

– Книжечки, чтобы почитать, не найдется?

Обрадованная просьбой, я дала им «Вечера на хуторе близ Диканьки». В следующий раз они привели еще двух ребят, а так как книг у меня в достатке не было, я предложила им каждый вечер приходить в школу, и я буду им читать вслух. Ребята обрадовались. С тех пор каждый вечер мы собирались в школе и читали. Радовало и то, что стали приходить на эти чтения и девушки. Читали мы «Капитанскую дочку», «Кавказского пленника», «Детство» Горького. Читали не только прозу, но и стихи. Чаще всего стихи Никитина, которого я очень любила и книжку стихов которого захватила с собой. Прочитали мы и пьесу Островского «На бойком месте», и пришла мне в голову мысль поставить спектакль по этой пьесе.

Сказано – сделано. Распределили роли и стали репетировать. Роль Миловидова взял себе Андрей Волков, парень, недавно вернувшийся из армии. Был он высок, в плечах, как говорится, косая сажень, брови черные дугой. Глаза что крыжовник, зеленые. Было что-то в его красивом лице хищное. Но он очень подходил для роли Миловидова. Я долго думала, кого назначить на роль Евгении? Девчата в нашем драматическом кружке все были какие-то робкие. Не ладилось у них с этой ролью. И я предложила роль Евгении Лидии Ивановне. Она вначале руками замахала:

– Куда мне старухе! Да я и роль-то не выучу! Память не та!

Но я все-таки уговорила ее попробовать и после первой же репетиции поняла, что лучшей Евгении не найти. В сценах с Миловидовым – Волковым она особенно была хороша. Да и потом она так вошла во вкус этой роли, что с нетерпением ждала репетиций, и если почему-либо репетиция откладывалась, была раздосадована этим. В самом деле, репетиции теперь скрашивали длинные осенние и зимние вечера. Книги читать, я заметила, Лидия Ивановна не очень любила. Теперь я удивляюсь той легкости, точнее смелости, с какой мы решили ставить пьесу Островского. Ведь у нас не было сцены, не было париков, грима, да и костюмов соответствующих. Но тут я услышала от Емельяна Петровича, что в селе, которое от нашей деревни было всего лишь в 4-х верстах, был когда-то театр, и что комсомольцы-синеблузники и теперь еще дают представления в нем. Наверняка, там можно найти и грим и парики.

В первое же воскресенье я отправилась в село и попала на дневное представление «Синей блузы». Человек 10 ребят в синих блузах (наподобие толстовок), положив руки на плечи, раскачиваясь из стороны в сторону, пели: «Мы синеблузники, мы профсоюзники…» Далее было представление, в котором шла речь о нерадивом мастере, потерявшем гайку, отчего встало все производство. Запомнилось четверостишие: «А мастер злющий, / Кумышку пьющий,/ Да, ах, туда же вашу мать, /Куда могли ее девать!». После окончания спектакля я пошла за кулисы и представилась актерам. Мой приход польстил им. И на мою просьбу помочь париками и гримом нашему драмкружку, они живо откликнулись, пообещав в ближайшие дни подобрать и привезти все необходимое, и, действительно, привезли. Приехал на коне верхом режиссер «Синей блузы», он же секретарь комсомольской ячейки на селе. По поводу его приезда Лидия Ивановна «прошлась»: