Читать книгу "Переводы с языка дельфинов - Юлия Миронова"

Отложив удочку, Семен пошел на опушку маленького лесочка, тянувшегося вдоль побережья, где его ждал Салим. Они зашли в лесополосу. Салим раздвигал кусты руками, осматривал поваленные деревья. Семен спросил:

— Грибы, что ли, ищешь?

— Угу, — ответил Салим. — Мы тут с ребятами в прошлый раз славно повеселились! Сейчас, сейчас… найдем себе веселку.

Салим шел вглубь леса, присвистывал — явно в предвкушении чего-то приятного, увлекал за собой Семена. Семен недоумевал, какие еще грибы, они же на рыбалку приехали.

— Поганки, что ли?

— Не, не совсем поганки, — ответил Салим. — Есть тут такие волшебные грибочки, хе-хе-хе… псилоцибы, слышал, может? Вот их наберем чуток.

Семен сильно удивился и встревожился.

— Салим, ты в своем уме? Я тебе как биохимик говорю: это очень опасно! Псилоцибиновые грибы — это не только кайф, это медленная смерть, брат! Это мощнейший галлюциноген, под таким кайфом и убить кого-нибудь можно, и с собой покончить. А если частенько употреблять, то и просто крякнуться раньше времени. Ты что? Это же вообще… — Семен силился подобрать более сильные аргументы.

— Э, успокойся! Я же не собираюсь их килограммами употреблять. Пять-шесть штучек съедим, чтобы расслабиться. К вечеру уже отпустит. Да ты чего такой тормозной-то? — Салим хлопнул друга по плечу. — Проверенный вариант же! Мы с ребятами, когда ездим сюда, поищем вот так, поедим, оттопыримся и все — к вечеру уже нормальные, голова легкая, все проблемы побоку. А тебе сейчас с твоими делами обязательно нужно релакс поймать… Вот они! — Салим отодвинул корягу, за которой оказалась кучка грибов на тонких изогнутых ножках. Темно-коричневые конические шляпки покрывали светлую мякоть. Салим сорвал их и сунул в припасенный пакет. Семен смотрел на друга как на сумасшедшего.

— Я их есть не буду! — угрюмо предупредил он.

— Ну и черт с тобой, грузись дальше. Задрал уже своим кисляком вечным! — Салим зло сплюнул Семену под ноги и быстро пошел обратно.

Семен постоял немного, посмотрел на разворошенную грибницу, сорвал уцелевший грибок, понюхал его: никакого специфического запаха не было. Надо же, вот кто не знает, может и попасться на безобидный вид такого грибочка. А в больших количествах, особенно при регулярном приеме, они вполне способны убить. Убить… что-то слишком часто сегодня приходится думать о смерти. И каждый раз эти мысли невольно связаны с Вовой. Черт! Семен бросил поганку, вытер руки и пошел к реке.

На берегу сидел один Егор. Салим, уже употребивший, по всей видимости, грибной «допинг», удалился в лес с девушками. Семен подсел к Егору, взял удочку, заглянул в ведерко, стоявшее рядом, оно по-прежнему было пустым. Рыбацкий фарт сегодня был не с ними.

Семен задумался о своей жизни, об Алине. Что делать? Нет, вот эта жизнь, с чужими девками, пьянками, грибами и прочим тупым времяпрепровождением — не для него. Он не был никогда таким уж прямо пай-мальчиком, но всегда предпочитал спокойный семейный отдых. Раньше они с Алиной постоянно выезжали из дома, то за границу, то просто в модные места, в городе всегда находилось, чем себя порадовать-побаловать. Это теперь все изменилось, после Вовиного диагноза. Ну, откровенно говоря, мальчик же не виноват в заболевании, и Семен готов это признать. Но вот Алина… Она так носится с ребенком. Понятно, если бы это сулило выздоровление, но тут же все ясно: Вова всегда будет таким, какой он есть, как бы там Алина ни старалась.

Самый рациональный выход один — специальный интернат, где Вова будет среди таких же детей, как он, и под квалифицированным медицинским наблюдением. А они с Алиной будут его навещать, но при этом и спать спокойно, и есть, что хотят, и нервы сберегут, и остальную жизнь наладят. Шутка ли, уже почти четыре месяца у них вообще ничего не было, живут, как соседи, хоть и спят в одной постели. Да что там! Алина в последнее время чаще уходит в детскую, поэтому понятие «супружеская постель» в их доме уже тоже упразднилось.

Но наладить отношения с женой хотелось больше всего. Несмотря ни на что, Семен ее любил. Любил больше всего на свете, желал только ее, единственную, боготворил по-прежнему, хоть и не напоминала уже Алина ту холеную девочку, которая когда-то стала его женой.

Алина сидела в коридоре перед операционной. Анестезиолог обещал самый щадящий наркоз, который не вызовет осложнений, даже рассказал, что в его практике был случай, когда общий наркоз сказался на таком же пациенте положительно: ребенок даже начал произносить кое-какие слова. Алина, правда, в эту историю не поверила. Хирург убеждал, что операция рядовая, ничего страшного не произошло, конечно, понадобится реабилитация, физиотерапия, массаж. Алина представила, в какие нервы ей выльется массаж: Вова же не будет спокойно лежать. «Об этом подумаю потом», — сказала она себе. Сейчас главное, чтобы Вова хорошо перенес операцию и вышел из наркоза с наименьшими страданиями.

Из операционной вышла медсестра, сказала, что операция прошла успешно, Вова еще часа три-четыре будет спать. Мамаше лучше бы сходить поесть и отдохнуть, потом не до того будет. Алина и сама это понимала. Оставила номер своего телефона и попросила сестричку позвонить, когда Вова просыпаться начнет.

Она хотела зайти в ближайшее кафе, съесть тарелку супа и выпить кофе. Но, выйдя за ворота больницы, увидела над зеленой листвой деревьев купола церкви, расположенной на соседней улице. Алина не отличалась набожностью, хотя, конечно, была крещеной. Из всех молитв знала только «Отче наш», во время Великого поста соблюдала только Страстную седмицу, и то больше в оздоровительном плане. Теперь ноги, словно сами собой, понесли ее в храм. Перед входом она накинула на голову шарфик, который кстати завалялся в сумке, и осторожно вошла в церковь, стыдясь своего присутствия в полуспортивной одежде, и вообще стесняясь быть здесь. Постояла, неумело перекрестилась и подошла к бабке, торговавшей свечками. Взяла одну, подумала, взяла еще две. Взгляд Алины задержался на иконе святого князя Владимира.

— Есть такая же маленькая? Мне для ребенка нужно, — обратилась она к свечнице.

— Да, милая, сейчас достану тебе. — Бабка скользнула под прилавок и, пошуршав оберточной бумагой, вытащила небольшую деревянную иконку с металлическими золочеными уголками.

С иконкой в руке Алина подошла к образу Божьей Матери, зажгла свечку и поставила ее перед большой иконой.

— Богородица-заступница, — робко проговорила Алина, с неожиданным благоговением глядя на икону, — благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего… Царица моя преблагая, радость скорбящих и покровительница обиженных… помоги! — выдохнула Алина, вдруг вспомнив молитву, которую слышала от Марфуши. И неожиданно взмолилась своими словами: — Помоги мне! Ты же сама Мать, Ты все понимаешь, Ты видишь мою боль, знаешь мои печали! Помоги мне! Прошу Тебя, на коленях Тебя прошу, вылечи моего сына. Облегчи его страдания, ему так тяжело в нашем мире… Господи, как ему тяжело! Не за себя прошу!

Она стояла у иконы, плакала, просила прощения, молила и молила о помощи. Потом отерла слезы, поставила одну свечку Распятию Христову, а другую Святому Пантелеймону-целителю, наскоро прочитала у каждой иконы «Отче наш». Перекрестилась и вышла из храма. На душе стало легко. Алина подумала, что надо бы ходить в церковь чаще. Посмотрела на чистое летнее небо и сказала вслух: