Читать книгу "Переводы с языка дельфинов - Юлия Миронова"

Доехали без приключений. Вова поскуливал сквозь сон, но почти не ворочался. Его бережно, но крепко держал медбрат, а Алина с ужасом думала о том, что будет, когда Вову отпустит снотворное. И как в воду глядела! В травмпункте разыгралась новая драма. Извлекая осколок, дежурный врач не был слишком аккуратен, и Вова, еще одурманенный, взвился прямо на столе таким пронзительным криком, что Алину, ждавшую в коридоре, словно обдало ледяной водой. Она вскочила и на ватных ногах вбежала в смотровую:

— Вовочка! Сыночка мой! — Алина еле сдерживала слезы. Мальчик колотился на столе, не давая никому приблизиться, кричал охрипшим уже голосом, таращил глазенки, которые еще слипались от снотворного. Хирург, вынувший осколок, пытался остановить кровь, но на извивавшемся Вове сделать это тщательно было практически невозможно. В итоге он наложил толстую повязку, кое-как примотав плотный тампон к ране широким бинтом. И сказал, что у Вовы повреждены большая и средняя ягодичные мышцы, которые нужно обязательно ушить, иначе у Вовы будут проблемы с отведением бедра и фиксированием таза. Алина со страхом спросила:

— А это будет настоящая операция? Под наркозом?

— Да, конечно, — ответил доктор. И, заметив, как побледнела Алина, добавил: — Да вы не переживайте, мамочка. Это нестрашно и недолго. Попросите хороший наркоз, и все будет в порядке. Мальчик у вас здоровый, восстановится быстро. Да, хулиганье? — весело выкрикнул он в искаженное криком лицо Вовы.

Алина молча сгребла сына в охапку и вышла из смотровой. Вслед ей долетело:

— Девушка, не игнорируйте! Прямо сейчас езжайте в больницу зашивать! Иначе к вечеру у вас уже будет мальчик без попы, хе-хе!

Черт бы побрал этот врачебный юмор! Алина закусила губу и пошла в регистратуру, узнать, может ли она воспользоваться служебной машиной травмпункта, чтобы их с Вовой отвезли в больницу.

До больницы ехали в такси, потому что машину скорой нужно было ждать заново. Договорились, что встретят их прямо у больницы. Сил у Алины уже не оставалось, так тяжело ей было с сумкой, с Вовой на руках, который ни секунды не сидел спокойно, орал, пытался кусаться и вырывать матери волосы. Пожилой таксист пару раз прикрикнул на него, Алина сначала промолчала, но на второй раз рявкнула на водителя:

— Можно ехать побыстрее? И молча? Ребенок болен и ведет себя так не специально.

Водитель продолжал бурчать про невоспитанных детей, про «ох уж эта молодежь», про «вот в наше время». Чтобы самой не закричать от перенапряжения и злости, Алина представила себя под стеклянным колпаком, в который не проникают звуки, прижала к себе Вову покрепче и стала смотреть в окно.

В больнице легче не стало. Вова уже окончательно отошел от успокоительного и теперь остервенело срывал с себя повязку, хрипя и откашливаясь. Он сорвал себе голос, от крика у него болело горло и бронхи. Непривычная обстановка, бинт во всю попу и нервная заплаканная мама — все еще больше расстраивало и раздражало Вову. Он отковырял краешек бинта и начал тянуть его от себя, бинт не поддавался, и Вова все с большим ожесточением дергал его и рычал от ярости.

Алина нашла приемный покой, объяснила ситуацию и подала в окошко направление из травмпункта. Девушка в окошке стала изучать листочек и медленно — очень медленно! — записывать данные и диагноз в книгу приема больных. Алина терпеливо ждала, а Вова выл рядом, поджимая одну ногу. Девушка подняла глаза, недовольно цыкнула. Алина молчала, Вова продолжал завывать. Регистраторша снова подняла глаза на Алину и сердито сказала:

— Мамаша, уймите ребенка!

Мамаша! Алина скрипнула зубами и, почти всунув голову в окошко, прошипела:

— Милочка… занимайтесь своим делом. И живее!

Наконец Вову оформили в хирургическое отделение. Алина, одной рукой поддерживая сползавшую повязку, другой удерживая Вову, прижимая под мышкой сумку, вся взмокшая, еле передвигающая ноги, сделала последний рывок: поднялась на второй этаж, нашла кабинет хирурга, ввалилась туда и рухнула на стул.

Объяснив хирургу ситуацию — и про стакан, и про аутизм, Алина протянула направление из травмпункта и карточку, которую только что завели в приемном покое. Молодой врач, бегло взглянув на Вову, нажал кнопку селектора и приказал готовить операционную. Потом Алина ответила на его вопросы о Вовиных особенностях, противопоказаниях и развитии. Затем задала вопросы относительно предстоящей операции и обеспокоенно спросила, вреден ли общий наркоз такому ребенку, как Вова. Никаких конкретных гарантий хирург дать не мог, прогнозы делать тоже было рано. Пока что нужно было как можно скорее зашить Вовину ягодичную мышцу.

Когда к Вове снова подошли люди в белых халатах, он заверещал тоненьким срывающимся голоском. Алина вскинулась было, чтобы помочь, успокоить, сказать, что мама здесь… но Вову уже унесли, а она почувствовала вдруг непреодолимую усталость. Тело будто налилось свинцом, в голове зашумело, все мышцы ослабли, и Алина даже выпустила из рук сумку… Как же она устала! Боже, какой день!

Посидев так немного, Алина выудила из внутреннего кармана телефон и набрала Семена. Решила наорать на него за то, что он так и не приехал, бросил ее одну разбираться с тяжелой проблемой. Но пока шли гудки, она вдруг подумала, что не вправе предъявлять ему какие бы то ни было претензии… Все-таки в свете последних новостей, о которых он не подозревал, Семен вообще может отправить их вон из дома и больше не интересоваться их жизнью. Она нажала на сброс, так и не узнав, что Семен в любом случае не взял бы трубку: его телефон лежал в машине метрах в пятидесяти от него.

— Сема! Семен, иди сюда! — позвал Салим друга. Они поехали порыбачить небольшой компанией. С Салимом были еще Егор, водитель, и две девушки — Оля и Оксана, которые с удочками, конечно, не сидели, а загорали, попивая пиво и ожидая обещанные шашлыки. Семен откровенно скучал. Рыбалку он любил, но здесь совсем не клевало, может, потому, что девки постоянно орали возле самого берега, их навязчивое игривое внимание и пошлые намеки Салима выводили его из себя. Вида он не подавал, не хотел портить отдых другу, но сам посматривал на часы.

Хотя звонок от Алины мог ускорить его отъезд в город, Семен вдруг отчетливо понял, что не хочет, категорически не хочет помогать Алине с Вовой. Ну порезался он, что такого? Все дети через это проходят, никто не умирал от простого пореза стеклянным осколком! Другое дело, если б от этого умирали. Семен почувствовал, как по коже побежали мурашки. Ему стало страшно: мысль о смерти сына промелькнула как-то обыденно, вроде даже привычная мысль-то! Но в глубине сознания мысль эта уже укоренилась, сулила освобождение. Ну поплакали бы месяц-другой да и забыли. И все бы наладилось. Алина снова стала бы его сексуальной кошечкой, Семен нашел бы новый источник прибыли, стали бы снова жить для себя, вспоминая о Вове с грустью и благодарностью за жизненный опыт. Роль отца Семену не понравилась, детей он больше не хотел.

Да, ужасно так думать о собственном ребенке, но мозги-то не выключить и себя не обмануть. Поэтому Алине он ответил довольно-таки грубо: не приедет, потому что с ребятами приехал отдохнуть, из-за царапины на Вовиной попе никто срываться не будет. В конце концов, сама не справишься, что ли, обязательно весь город на уши поднимать из-за этого пацана? С досады Семен убрал телефон подальше, чтобы не слышать, если вдруг Алина вздумает перезванивать и настаивать. Совесть его не мучила.