Читать книгу "Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов - Малкольм Гладуэлл"

В течение нескольких последующих лет она собрала оперативную группу из полицейских, в чьи обязанности входил контакт с каждым из подростков, попавших в список. «Мы сообщили им об участии в программе, – объяснила Яффе. – “Суть программы в том, что мы даем вам шанс. Мы постараемся приложить все усилия, чтобы вы вернулись к учебе, окончили среднюю школу, будем оказывать вашей семье помощь по хозяйству. Мы предоставим возможность учиться и устроиться на работу, обеспечим медицинское обслуживание – все, что сможем. Мы хотим с вами работать. Но преступное поведение должно прекратиться. Если оно не прекратится и вас арестуют, мы приложим все усилия, чтобы оставить вас в тюрьме. И неважно, насколько незначительным окажется ваш проступок. Отвечать придется по всей строгости”».

Программа получила название J-RIP, сокращение от Juvenile Robbery Intervention Program – Программа по предотвращению подростковых краж. В ней не было ничего сложного, по крайней мере на первый взгляд. J-RIP представляла собой стандартный усиленный полицейский надзор. Джафф разместила оперативную группу по J-RIP в трейлере на парковке многоквартирного дома, а не в полицейском участке. Она сделала так, чтобы в распоряжении ее команды оказались все возможные средства слежения и надзора. Члены команды составили списки всех соучастников юных преступников из программы J-RIP – людей, вместе с которыми их арестовывали. Они заходили на Facebook, загружали фотографии их друзей и искали связи с бандами. Беседовали с братьями, сестрами и матерями. Составляли для каждого человека огромные, размером с большой плакат, карты, отражающие все дружеские связи и принадлежность к различным группам. Наверное, аналогичным образом разведка отслеживает передвижения подозреваемых террористов.

«Мои люди дежурят 24 часа семь дней в неделю, – рассказывает Джафф. – Поэтому, когда арестовывают кого-то из программы, я немедленно отправляю на место команду. И мне не важно, что это произошло в Бронксе и глубокой ночью. Последствия должны быть ужасными. Эти дети должны понимать, что их ожидает. И реагировать нужно незамедлительно. Если тебя арестовали, я буду тут как тут».

Она продолжает: «Я говорю им: “Можете захлопнуть дверь у меня перед носом, когда я приду к вам домой. Но я встречу вас на улице. Я поздороваюсь с вами. Я все о вас выведаю. Поедете из Бруклина в Бронкс – а я буду знать, на каком поезде вы ехали”. Мы говорим кому-нибудь: “Джонни, приди завтра в офис J-RIP”. И Джонни приходит. А мы ему: “Вчера вечером тебя задержали в Бронксе. Ты получил повестку в суд”. Он такой: “Чо?” – “Ты был с Реймондом Риверой и Мэри Джонс” – “А вы откуда знаете?” Они начинают понимать, что мы повсюду. Поскольку на каждого подростка у нас заведена отдельная папка, мы показываем, что на него имеется: “Вот твои друзья. Вот вся информация о тебе. Вот твои фотографии. Мы знаем: ты участвовал в таком-то деле. Мы знаем: ты, видимо, входишь в такую-то банду. Мы знаем, чем ты живешь”. Мы начали собирать данные о том, где они должны учиться, с кем тусуются в школе. Если они не появились на занятиях, нам тут же поступает звонок. Моя команда отправляется к ним и будит: “Подъем!”»

Но это лишь один аспект стратегии Джафф. Некоторые ее методы отличались от типичных приемов полицейского надзора. Она, к примеру, уделяла очень много времени и внимания подбору подходящих полицейских в оперативную группу. «Я не могла взять туда первого попавшегося копа, – говорит она, больше походя при этом на социального работника, нежели на начальника полиции. – Мне нужно было подыскать полицейского, который бы любил детей. Который бы не испытывал к ним неприязни и умел наставить ребенка на путь истинный». Во главе группы она поставила Дэвида Глассберга, общительного полицейского, имевшего собственных детей и работавшего ранее в отделе по борьбе с наркотиками.

С самого начала она была буквально помешана на общении с семьями участников программы. Она хотела узнать их как можно ближе. Но, к своему удивлению, столкнулась с многочисленными трудностями. Для начала она разослала письма в каждый дом, приглашая семьи в местную церковь на групповую встречу. Не пришел ни один человек. Тогда Джафф с командой отправилась обходить дома. И снова тупик. «Мы обошли все семьи, всех 106 детей. И слышали только: “Убирайтесь к черту. Не смейте приходить в мой дом”».

Ситуация кардинально изменилась спустя многие месяцы существования программы. «Есть один ребенок, – рассказывает Джафф, она называет его условно Джонни Джонс. – Очень трудный ребенок. Тогда ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Жил он с семнадцати– или восемнадцатилетней сестрой. Их мать обреталась в Квинсе. Даже она нас ненавидела. Никого, с кем мы могли бы наладить контакт. И вот в ноябре 2007 года, в среду, в канун Дня благодарения, Дэвид Глассберг заходит в мой кабинет и говорит: “Все ребята из команды сбросились и организовали для Джонни и его семьи праздничный ужин”.

Я удивилась: “Ты шутишь?” Джонни был очень трудным подростком.

А он продолжает: “Знаешь, почему мы так поступили? Этого ребенка мы можем потерять, но в этой семье еще семь других детей. Мы должны что-то для них сделать”.

У меня в глазах стояли слезы. И Дэвид спросил меня: “У нас столько семей. Что будем делать?” Десять утра, канун Дня благодарения, и я говорю: “Дэйв, что если я пойду к комиссару полиции и попробую стрясти с него две тысячи долларов, чтобы купить каждой семье по индейке? Сможем это организовать?”»

Она поднялась на верхний этаж, где располагалось руководство, и две минуты уговаривала комиссара полиции. «Я сказала: “Вот что сделали Дэйв Глассберг с командой. Я хочу купить 125 индеек. Можно ли достать деньги?” Он ответил утвердительно. Глассберг и команда работали сверхурочно. Они нашли индеек и авторефрижераторы и в тот вечер ходили из квартиры в квартиру по всему Браунсвиллу. Мы сложили индейки в пакеты и прикрепили открытку: “От нашей семьи вашей семье. Счастливого Дня благодарения”».

Джафф сидит в своем кабинете в главном полицейском управлении Нью-Йорка в центре Манхэттена. Она в форме, высокая и грозная женщина, с густыми черными волосами и отчетливым бруклинским акцентом.

«Мы стучали в дверь, – продолжает она. – Обычно открывали мать или бабушка. И сразу же кричали: “Джонни, полиция”. Так и кричали. Я здоровалась: “Здравствуйте, миссис Смит, я шеф Джафф. У нас для вас подарок на День благодарения. Мы хотели пожелать вам счастливого праздника”. Они удивлялись, что бы это могло быть. И сразу приглашали зайти, втаскивали в дом, опять звали Джонни, бегали, обнимались и плакали. В каждой семье – а я посетила пять – все обнимались и плакали. И я везде говорила одно и то же: “Знаю, вы порой ненавидите полицию. Я это понимаю. Но хочу, чтобы вы знали, может быть, мы стучимся к вам в дом и тревожим вас, но делаем это с самыми добрыми намерениями, потому что хотим, чтобы вы хорошо отметили День благодарения”».

Так почему же Джафф так настойчиво хотела познакомиться с семьями участников программы J-RIP? Потому что понимала: жители Браунсвилла не признавали легитимность полиции. В Соединенных Штатах огромное число чернокожих – бывшие заключенные. (Вот для наглядности всего одна цифра: 69 % черных юношей, родившихся в конце 1970-х годов и не имеющих законченного среднего образования, отбывали тюремное заключение.) В Браунсвилле полным-полно чернокожих мужчин, не окончивших школу, следовательно, практически у каждого подростка из программы Джафф имелся брат, отец или кузен, сидевший в тюрьме[50]. Если столько людей в вашей жизни хоть раз да побывали за решеткой, неужели закон кажется вам справедливым? Кажется ли он предсказуемым? Остается ли у вас уверенность в том, что ваш голос будет услышан? Придя в Браунсвилл, Джафф осознала, что на полицию здесь смотрят как на врага. А если к ней относятся как к врагу, каким же образом она сможет заставить пятнадцати-шестнадцатилетних подростков, уже вставших на путь насилия и грабежей, изменить свой образ жизни? Она могла бы угрожать им, стращая ужасными последствиями очередного преступления. Но это же подростки, упрямые и дерзкие по натуре, уже успевшие вкусить преступной жизни. С чего бы им к ней прислушиваться? Она представляла институт, который отправлял их отцов, братьев и кузенов за решетку. Ей предстояло отвоевать уважение этого района, а для этого нужно было заручиться поддержкой семей участников программы. Ее коротенькая речь в этот первый День благодарения – «Знаю, вы порой ненавидите полицию. Я это понимаю. Но хочу, чтобы вы знали, может быть, мы стучимся к вам в дом и тревожим вас, но делаем это с самыми лучшими намерениями, потому что хотим, чтобы вы хорошо отметили День благодарения» – стала просьбой о легитимности. С ее помощью она постаралась убедить людей по другую сторону закона – находившихся там порой в течение нескольких поколений – в том, что закон может быть на их стороне.