Читать книгу "Комната бабочек - Люсинда Райли"

– Как она посмела?! Как она посмела?! – вновь и вновь орала я, взывая к диким травам и серым небесам. Эти три слова вмещали все те обиды, что нанесла мне мать; во-первых, предлагать мне – любимой папиной дочке – «порадоваться» тому, что она нашла некую новую и чудесную любовь. Во-вторых, после стольких лет, в течение которых она не удосужилась ни разу навестить свою дочь, хотя я – особенно поначалу – безумно страдала и горевала, просто чудовищно эгоистично с ее стороны даже предположить, что она сможет запросто заказать мне билет на самолет ради полета на примерку наряда в середине триместра, когда мне надо будет усиленно готовиться к выпускным школьным экзаменам и вступительному экзамену в Кембридж. И сама эта июньская свадьба… неужели маман даже не дала себе труда подумать, что в это самое время я буду сдавать экзамены?!

И… вдобавок ко всему, в июне мне исполнится восемнадцать лет. Я случайно подслушала, как бабушка с Дейзи шептались на кухне, обсуждая возможные сюрпризы этого празднования, и тогда у меня вдруг мелькнула мысль, что маман, возможно – только возможно, – вернется по такому случаю в Англию, однако, очевидно, полностью поглощенная заботами по организации собственного празднования, она даже не вспомнила о восемнадцатом дне рождения своей дочери.

– Разумеется, не вспомнила, Поузи! Черт побери, да за все десять лет она лишь несколько раз говорила с тобой по телефону, – громогласно воскликнула я, бродя взад-вперед по засохшим травам. – Какая же она мать после этого? – крикнула я серым, несущимся по небу облакам.

Внезапно я рухнула на землю, от душевных переживаний этого момента мои ноги попросту подкосились, а сама я, Поузи, уже давно не перепуганная малышка, а практически женщина – наконец смирилась с правдой. Долгие годы, даже если такие мысли мелькали в моем сознании, я гнала их из головы, боясь признать то, что они означали: моя мать не любила меня. Или, по крайней мере, себя она любила больше, чем меня.

– Какая же она отвратительная мать, – сообщила я холмам, мучительно переживая в сердце эти жуткие слова. Неожиданно я осознала, что даже в давние годы жизни в Адмирал-хаусе, в основном, она предоставляла меня заботам Дейзи. Пусть даже в богатых семействах принято иметь слуг, присматривающих за детьми, я попыталась припомнить хоть один раз, когда маман сама забирала меня из школы, или поцеловала меня перед сном, зайдя в мою спальню, или почитала мне сказку. И сколько бы я ни рылась в туманной дали памяти, мне не удалось вспомнить ни одного подобного случая.

– Однако она никогда не поступала с тобой жестоко, Поузи, – осторожно возразила я сама себе, опасаясь, как бы не скатиться в потворство собственным капризам. – Не била и не шлепала. И ты всегда была накормлена и одета, – добавила я для полной справедливости.

А пока с нами жил папа, он делился со мной всей своей радостью и любовью, мне давали все необходимое; подобно цветам на моих подоконниках дома и в школе, получавшим разумное количество солнечного света, полива и разностороннего питания, я расцвела во всей красе.

Потом я подумала о бабушке, о том, как замечательно ей удалось заменить мне мать, и мгновенно осознала, как же мне повезло. Идеальной жизни не бывает, и даже если бы при мне жила уклоняющаяся от забот мать (а она, наверное, уклонялась от них с самого начала), мне следовало благословлять судьбу. Не всякая женщина рождается с материнским инстинктом, благодаря которому так легко окружать детей заботой и дарить им любовь; я подумала о диких животных, покидавших своих детенышей через несколько часов после рождения. Маман ведь не уподобилась им.

– Поузи, ты должна принять ее такой, какая она есть, – твердо сказала я себе. – Ведь она не в силах измениться, и ты будешь только зря мучиться, надеясь, что она изменится.

Возвращаясь домой, я хорошенько отругала себя, зная из прочитанного мной труда по психологии, что важное значение имеет не только то, что происходит с тобой, но и то, как ты к происходящему относишься.

– Отныне ты должна воспринимать маман как тетушку или крестную, – приказала я себе, до глубины души осознав эту данность. – И тогда ты перестанешь страдать.

Однако оставалась еще проблема итальянской свадьбы.

– Бабуля, разве я смогу поехать? – спросила я за завтраком, вполне успокоившись за ночь.

– Я уверена, если ты напишешь ей и объяснишь, что именно в это время будешь сдавать выпускные экзамены, то она поймет, почему ты не сможешь приехать. И мне придется сообщить ей, что я тоже не смогу приехать.

– Ты тоже будешь занята?

– Я… разумеется, – чуть помедлив, ответила бабушка. – Ведь в июне в деревне всегда полно дел, да еще организация праздника.

Тогда я поняла, что бабушка просто тоже не хочет ехать – праздник будет лишь в конце месяца, и едва ли понадобится больше пары дней на то, чтобы украсить сад и установить палатку с пирожными. Поэтому мне стало немного легче, и я подумала, что если бы у меня не было уважительной причины, то я все равно уклонилась бы от поездки. Мне определенно не хотелось знакомиться с новым мужем маман и поднимать бокал за их «любовь». Да и с чего бы? И что еще важнее, как она могла подумать, что мне это захочется? Возможно, все было бы иначе, если бы мы с ней продолжали жить рядом, проводили бы вместе время все эти десять лет, и я лично видела бы, как она горевала о папе, но такое известие как гром среди ясного неба лишь разожгло во мне злость и неприятие.

Мне понадобились десятки черновиков, пока я сочиняла ей ответное письмо. Я попросила бабушку прочитать его, прежде чем запечатать в конверт и отправить.

– Очень хорошо, Поузи. Лучше всего в таких случаях прямо и спокойно изложить факты, а именно это ты и сделала.

Поэтому, вложив письмо в конверт авиапочты, я заклеила его и передала Лауре, управляющей нашей деревенской почтовой конторой. После чего упаковала чемодан и уехала обратно в школу на самые важные шесть месяцев моей жизни.

Адмирал-хаус

Октябрь 2006 года

Вербена (Verbena officinalis)

Глава 9

Занимаясь обрезкой розовых кустов, Поузи заметила, как бабочка адмирал, порхая над лиловыми соцветиями вербены, питается последним нектаром в предчувствии надвигающейся зимы. Раскрыв крылышки, она щеголяла их узорчатой окраской в красно-черно-белых тонах, а Поузи зачарованно смотрела на нее, вспоминая один такой же, но очень давний момент… Услышав звонки мобильного в кармане брюк, она вздрогнула и едва успела снять садовую перчатку, чтобы ответить.

– Алло?

– Мама, это Ник.

– Ник! Милый мой, как твои дела?

– У меня все нормально, мам, а как ты?

– Ах, спасибо, Ник, я чувствую себя отлично.

– Послушай, какие у тебя планы на вторник? Мне подумалось, что я успею доехать до тебя, и мы где-нибудь отобедаем.