Читать книгу "Жестокая экономика. 37 невыученных уроков - Дмитрий Потапенко"

Швейные машинки с тех пор прочно вошли в промышленный обиход, и, собственно, именно они и создали швейную промышленность в том виде, в котором мы знаем ее сейчас, выпускающую в огромном количестве изделия на всех континентах и в любых требуемых объемах.

Компания Singer существует и сейчас и швейные машинки выпускает по-прежнему, хотя сегодня она больше известна как производитель космической и ракетной техники.

Можно сказать, компания продвинулась далеко…

Как тут не вспомнить первые слова, сказанные Остапом Бендером Шуре Балаганову при взгляде на автомобиль «Антилопа Гну»: «Смотрите, Шура, что можно сделать из обыкновенной швейной машинки Зингера!»

Творцы истории

Бизнес, как правило, начинается с индивидуального подхода. Печем мы, шьем, вяжем или оказываем какие-то услуги, мы всегда стараемся подстроиться под интересы индивидуального потребителя. Потом накапливаем статистику. И благодаря этой статистике переходим на массовое производство. Массовое производство, конечно, убивает индивидуальность, зато дает возможность заработать. А самое главное – уменьшает себестоимость продукции. Собственно говоря, изобретение швейной машинки «Зингер» и послужило основой для массового производства, изменению технологии с индивидуальной на массовую.

Но впоследствии, как вы видите, на этих машинках смогли работать и индивидуально, выполняя заказы, которые ранее шились вручную. И сейчас мы не шьем вручную, мы используем машинки, потому что шов крепче и ровнее. Все-таки мелкое конструкторское производство не обходится без того, что прежде его убивало.

Многие жалуются на роботизацию, на новые технологии. Посмотрите, как машинка Зингера сначала попыталась отнять работу у швеи, а потом попросту все видоизменила. Швея стала другой. Она стала более профессиональной, у нее появилась возможность стать портным, то есть – творцом.

Человеческий разум все-таки склонен созидать, а не разрушать. Даже изобретатели расщепления ядра не предполагали, что другие люди используют это для уничтожения себе подобных, изготовят ядерную бомбу. Те, кто изобретали швейные машинки, конечно же, не собирались отнимать ни у кого работу, они хотели ее упростить. Собственно, так и создается история.

Борьба добра со злом – есть ли она как таковая? Думается, она внутри нас. В мире нет ни добра, ни зла. Есть человечество, которое изначально ищет что-то хорошее, но, бывает, находит плохое и почему-то на этом концентрируется. Но в конечном итоге побеждает разум, который выбирает все-таки светлую сторону.

Машинка «Зингер» является ярким примером добра, которое никогда не было злом. «Зингер» – это символ созидания.

Глава 35

Закат «лоскутной империи»

После Первой мировой войны «лоскутная империя», Австро-Венгрия, с треском разорвалась на множество кусочков. Австро-Венгрию в учебниках советского времени именовали не иначе как «тюрьма народов», в отличие от нас, воплощения «братской семьи народов». Между тем пропагандистский штамп о «братской семье» мы позаимствовали именно от Австро-Венгрии, которая убеждала всех, что в их империи именно братские отношения народов.

Убедить имперским чиновникам в этом, однако, удалось лишь себя – потому что, как оказалось, не существовало никаких сил, которые способны были предотвратить парад суверенитетов, начавшийся в 1918 году. Многочисленные «а что было бы, если бы…» сопровождают тему распада крупнейшего государства Европы и по сей день. И в самом деле, тема для обсуждения довольно любопытная, хотя бы по той причине, что еще в начале ХХ века перспективы австро-венгерского государства, даже с учетом более скромных темпов роста по сравнению с ведущими экономиками мира, вовсе не выглядели катастрофическими. Но множество мелочей, не совсем очевидных, червячками подтачивали некогда величественную империю.

Будучи самым большим государством Европы XIX века (более 50 млн населения), Габсбурги, в силу присущей монархии инертности, не спешили с реформами в экономике, что сильно тормозило индустриальное развитие страны. Относительно поздно, по европейским меркам, отменив крепостное право (1853), правительство «недокрутило» земельные реформы, оставив крестьян, по сути, без земли, – в итоге страна получила мощный отток переселенцев, в первую очередь из тех районов, где малоземелье было особенно чувствительно. Так, из одной Галиции (область в Восточной Европе, в настоящее время входит в состав Украины и частично Польши) ежегодно уезжало несколько тысяч семей (в 90-е годы – около 17 тысяч в год), а за одно предвоенное десятилетие в США уехало около 2 млн. подданных императора

Несмотря на развитое сельское хозяйство Венгрии (которая, образно говоря, кормила империю в те годы), зерно приходилось закупать в Румынии и России – собственные крупные помещичьи хозяйства были малоэффективны, а мелкие не могли прокормить даже их владельцев. Отчасти обнищание земледельцев могло бы дать приток рабочих рук в промышленность, в которую, учитывая низкую стоимость и обилие трудовых ресурсов, начали вкладывать деньги немцы и французы (в относительно небольших масштабах), но промышленного взрыва не случилось, и флагманы индустриализации не сильно нуждались в притоке рабочих в объемах, которые могло им дать обнищание крестьян.

Проблемой была именно нехватка капиталов: в той же Галиции добыча нефти (Австро-Венгрия перед Первой мировой занимала 4-е место в мире по добыче нефти) не стала новой точкой приложения сил для освободившихся трудовых ресурсов – добыча велась хищнически, без применения промышленных механизмов и наработанных уже тогда приемов разработки, что в итоге привело к быстрому истощению пластов и сильно усложнило развитие промысла. При этом создавались промышленные гиганты и «бренды на все времена», вроде чешских «Шкода», «Татра», «Батя», австрийских «Альпина-Монтан», «Манлихера», «Сваровски», «Фишер», венгерских «Икарус», «Гедеон Рихтер» или «Глобус». Именно в Австрии нашли самый благодатный отклик идеи банковской кооперации, и банк, созданный одним из самых известных пропагандистов кооперации, немцем Фридрихом Райффайзеном, обрел там свой настоящий дом.

Императорский двор, однако, проводил максимально консервативную, последовательно протекционистскую экономическую политику. «Благодаря» этому промышленные товары, в первую очередь продукция машиностроения и металлообработки, зачастую стоили в 2–3 раза дороже импортных и были неконкурентоспособны на мировой арене. Показательно, что когда концерн «Шкода» умудрился выиграть большой контракт на поставку оружия в Китай, у него образовались убытки, которые покрывались казной.

Австро-венгерская легкая промышленность меж тем оказалась весьма востребована за рубежом – обувная фабрика «Батя» быстро стала, как тогда говорили, «панъевропейским» гигантом, обувь под этой маркой продавалась от Владивостока до Лиссабона, экспортировалась в Америку и Японию. Закрепилась и марка «Богемский хрусталь», чему в значительной степени способствовало изобретение основателем фирмы «Сваровски» электрического станка для обработки стекла, быстро прижившегося и в Чехии. В те же годы австрийцы, чехи и словаки начали «пивную экспансию», строя пивзаводы по всему миру. Мода на токайские вина также появилась во времена Австро-Венгрии. Но несмотря на политику жесточайшего меркантилизма, которую можно выразить фразой «золото не должно уходить за рубеж», имперская казна находилась в постоянном дефиците.