Читать книгу "Приключения английского языка - Мелвин Брэгг"

Сама жизнь Сидни явила собой пример, внушавший благоговение. Яркая и драматичная, она, казалось, послужила трамплином для его творчества. В Оксфордском словаре английского языка насчитывается 2225 цитат из творчества Филипа Сидни. Ему приписывают множество неологизмов, среди которых bugbear (источник страхов, пугало), dumb-stricken (лишенный дара речи), miniature (миниатюра). Он увлекался соединением слов, рождая такие выразительные образы, как far-fetched (надуманный, отдаленный) и milk-white horses (молочно-белые лошади), eypleasing flowers (радующие глаз цветы) и well-shading trees (деревья с пышной кроной), и более необычные: hony flowing eloquence (медоточивое красноречие), hangworthy necks (шеи, по которым веревка плачет) и long-with-love-acquainted eyes (глаза, давно познавшие любовь).

Он мог смелым выбором неизбитых выражений заставить давно всем известную историю зазвучать по-новому. Так, например, классическая история Купидона, поражающего человека стрелой любви, становится мрачным преступным событием:

Fly, fly, my friends. I have my death wound, fly;See there that Boy, that murthring Boy I say,Who like a theefe hid in dark bush doth lyTill bloudy bullet get him wrongfull pray.

(Я в сердце поражен. Назад, друзья!Жестокому не верьте мальчугану!Из темноты, дыханье затая,Он целится и вновь наносит рану[10].)

Профессор Кэтрин Дункан-Джонс, ведущий специалист по творчеству Филипа Сидни, сказала о поэте и его времени: «Полагаю, было ощущение, что с языком происходят очень своевременные перемены, полностью соответствующие потребности момента, и что язык сохранял свое прошлое, неся в себе множество греческих и латинских, равно как и французских и саксонских следов, но при этом годился для повседневного, „уличного“ применения».

Сидни был убежден, что английский язык и культура могли быть столь же богатыми, как и культура французская, итальянская и даже (не побоявшись назвать врага по имени) испанская. Сидни отлично знал испанскую литературу и культуру, ведь он был крестником самого короля Испании Филиппа и был назван в его честь. Он верил, что на почве английского языка могут и создаваться великие произведения искусства, и вестись повседневные дела. Не надо было прибегать для этого к латыни или к французскому языку дипломатов: английский годился для решения всех важных государственных вопросов.

Он ввел в употребление разнообразные слова и фразы. О возлюбленных супругах сегодня вы повсеместно можете услышать его выражение my better half (моя прекрасная / лучшая половина), ставшее в наши дни комедийным штампом, но для Сидни, как отмечает Дункан-Джонс, наполненное трагизмом. Слово conversation, сегодня благодаря Сидни подразумевающее именно речевое общение, раньше обозначало неопределенного рода отношения между людьми.

Сидни отмечал: «Но что касается благозвучной и надлежащей передачи образов, порожденных умом… что есть завершение мысли… английский стоит наравне с любым другим языком мира» (курсив мой. – М. Б.).

В этом высказывании звучит ощущение ликования, даже победы. В некотором роде благодаря Сидни поэзия – не королевские приказы, не проповеди и даже не сама Библия – именно поэзия стала точкой опоры для английского языка. К началу XVII века поэты – Джон Донн, Томас Кэмпион, Майкл Дрейтон, Бен Джонсон, Джордж Герберт и многие другие – рождали такие строки, как «Меня глазами только пей» (Drinke to me, onely, with thine eyes) Джонсона и «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе» (No man is an Iland) Донна, вошедшие в повседневную речь. Обогащая технику стиха, они одновременно обогащали и английский язык, все более пригодный для самых смелых поэтических и драматических начинаний.

Сэр Филип Сидни, путеводная звезда английских поэтов, погиб на поле боя во цвете лет, и тело его доставили из Нидерландов в Англию, как некогда, за тысячу с лишним лет до того, доставили в Англию английский язык.

Как следствие всего этого, язык придворных все больше отдалялся от языка простого люда. Отношение к местным говорам становилось все более нетерпимым; разделение общества на классы находило в речевых различиях плодородную почву. Теперь уже для того, чтобы показать свою принадлежность к верхам общества, следовало говорить не на латыни или французском, а на определенном варианте английского. Нормативным произношением стало считаться произношение жителей Лондона и прилегающих к столице графств.

В 1589 году Джордж Путнэм, автор «Искусства английской поэзии», руководства по ораторскому искусству, писал: «Поэтому возьмите [за образец] обычную речь двора, Лондона и графств вокруг Лондона в радиусе 60 миль, но не многим далее того. Я не говорю, что в любом графстве Англии не найдется дворян и других образованных людей, говорящих и особенно пишущих на южном диалекте так же хорошо, как мы пишем в Мидлсексе или Суррее, но это не относится к простому люду в каждом графстве, на который дворяне, равно как и грамотные люди, чаще всего смотрят свысока».

Такое разграничение делает Путнэм между письменным английским, который, по убеждению автора, сохраняет достоинство в любой части страны, и разговорным языком за пределами области, охватывающей Мидлсекс или Суррей, что было идеей своевременной и проницательной.

Как это соотносится с сегодняшним английским? Если говорить о газетах, журналах, статьях, учебниках и большинстве поэзии, драматургии, беллетристики и кино, за ними по большей части закрепилась именно «речь Лондона». Однако язык телеспектаклей и сериалов смело отходит от этой нормы, что нередко пользуется успехом. К примеру, «Улица Коронации» – популярнейшая английская мыльная опера с 40-летним стажем, хотя авторы сценария используют северный диалект с его специфическим акцентом. Сериал «Жители Ист-Энда» тоже предлагает любопытную задачу: хоть его действие и происходит в Лондоне, сценарий написан отнюдь не на том лондонском английском, о котором более 400 лет назад говорил Джордж Путнэм; это не мешает миллионам зрителей увлеченно смотреть этот сериал и прекрасно понимать речь его персонажей.

Аналогичные исключения можно встретить и в поэзии, и в беллетристике, и в драматургии, но их меньше. В целом в мире Путнэма уже опознается наш современный литературный мир, однако всенародным средством массовой информации у нас является телевидение, где серию могут посмотреть от 12 млн до 16 млн зрителей. Сравните эти цифры, скажем, с двумя-тремя сотнями тысяч читателей, которые со временем прочтут известный роман, или с 50 000 или 100 000 любителей поэзии, которые прочтут современное поэтическое произведение, высоко оцененное критикой. Так в чьих же руках находится английский язык?

Простой способ ответить на этот вопрос – не рассматривать сценаристов на телевидении как «популярных». Стоит отметить, что ранние романы Даниеля Дефо, действие которых происходило в Ист-Энде, восточном районе Лондона, критики тоже определяли как всего лишь популярные. Возможно, по той причине, что это были слабые романы. А «Жителей Ист-Энда», как и другие сериалы, полагаю, нельзя сравнивать с лучшими пьесами, романами и фильмами, выходящими в наши дни. Хотя не стоит пренебрегать потенциальной силой такой популярности. Дефо стал одним из основателей английской журналистики и английского романа, написав «Дневник чумного года» и «Робинзона Крузо». Может ли такое случиться с мыльными операми? Однако «эстуарный английский» заявил о себе и отступать не собирается.