Читать книгу "Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху - Валерий Соловей"

В общем и целом государственная репрессивная политика сложилась в разветвленную и всеохватывающую систему государственного насилия. Во второй половине 2012 г. и в течение 2013 г. она окончательно добила выдыхавшийся революционный порыв. Всплеск политической активности в Москве в июле – сентябре 2013 г., вызванный участием Алексея Навального в выборах московского мэра, выглядел уже конвульсией революционной агонии.

Резюмировать революционную динамику конца 2011 г. – 2012 г. можно следующим образом: в то время как власть, оправившись от растерянности, сделала технологически грамотные шаги по выхолащиванию и подавлению революции, революционеры, в силу собственной нерешительности, интеллектуальной ограниченности или еще каких-то обстоятельств, о которых можно лишь догадываться, не смогли использовать открывавшиеся перед ними возможности.

Оппозиция в России традиционно любит попрекать власть ограниченностью, глупостью и косностью. Однако факт, что интеллектуально Кремль обыграл оппозиционеров с сухим счетом. Причем без особого труда.

Последствием пережитого властью страха стало формирование в России государственной машины репрессий, направленной не столько против оппозиции, сколько призванной запугать общество в целом.

Глава 5

Еще не конец, або Украiна не Росiя

В великом китайском литературном и мистическом памятнике «Книга перемен» 63-я гексаграмма называется «Уже конец», а 64-я – «Еще не конец». Приблизительно так развивалась ситуация в России на рубеже 2013–2014 гг.

Думаю, вовлеченные в политику русские люди подтвердят, что общее настроение тех, кто участвовал в революции и связывал с ней свои надежды, к концу 2013 г. приобрело откровенно упаднический характер. «Все расхищено, предано, продано». Надежд на политические изменения не оставалось. Власть репрессивным катком проутюжила площадку, на которой пробивались робкие ростки общественной активности. Экзистенциальные силы были исчерпаны до донышка. После победы над революцией режим Путина вызывал ощущение: это навсегда. Вероятно, приблизительно так же себя чувствовали участники проигравшей русской революции 1905–1907 гг.

Надежда пришла неожиданно. С Запада. В ноябре 2013 г. на Украине началась революция – буржуазно-демократическая и национальная. Настолько классически демократическая и национальная, что будто сошла со страниц учебников.

Хотя поначалу события революционными не казались, а представляли собой лишь массовый протест против намерения президента Виктора Януковича отложить подписание соглашения об ассоциации Украины и Евросоюза. Но в силу ошибок власти и внутренней динамики протест перерос в подлинную революцию, приведшую к падению Януковича и созданию условий для самого активного вмешательства России в украинские дела.

Уже с момента своего возникновения этот протест, проходивший в уже успешно апробированной на Украине форме так называемого Майдана (по существу же это было создание политического плацдарма в виде территории – площади Независимости, – неподконтрольной властям), вызвал самую живую заинтересованность и симпатии российской оппозиции, настороженность и страх официальной Москвы.

Здесь надо дать краткое пояснение относительно неординарной взаимосвязи украинской и российской политик. Среди российской элиты и в российском обществе превалирует взгляд на Украину свысока, с презумпции превосходства – экономического, военного, политического и культурного. Схематично он выглядит следующим образом: Украина – слабое государство с коррумпированной и некомпетентной элитой, превратившей украинскую политику в цирк и насмешку; украинский язык – исковерканный русский, украинская культура – местечковая, украинцы – те же русские, но непутевые и провинциальные; резюме: Украина – историческая фикция, случайно, силою обстоятельств, отколовшаяся часть России. Подчеркну: в данном случае элитарная оценка и массовое мнение изоморфны по своей структуре.

Тем не менее российская элита негласно признает, что по крайней мере дважды украинская политика оказала самое серьезное воздействие на российскую, в полном смысле слова тематизировала ее. И оба раза это влияние было вызвано украинскими революциями: «оранжевой» революцией (ноябрь 2004 г. – январь 2005 г.) и «революцией достоинства» (ноябрь 2013 г. – февраль 2014 г.). (В академическом смысле возможна интересная дискуссия о том, были ли это две отдельные революции или же два этапа общего революционного процесса. Но в нашем случае это не принципиально.)

Реакцией на первую революцию стал сильный страх Кремля, боязнь возникновения чего-то подобного в России. И, как я уже показывал в третьей главе, после первого Майдана контрреволюционная деятельность власти начинает формироваться в качестве одного из главных направлений российской внутренней политики.

Особенно официальная Москва была напугана совершеннейшей непредсказуемостью революции: результаты президентских выборов ноября 2004 г. казались предрешенными, никто не ожидал от украинцев с их репутацией хитрованов и прагматиков столь резкого и массового возмущения. Объяснение произошедшему было дано в конспирологическом русле: «американка гадит». Хронологически к этому времени восходит и начало подъема конспирологии как главной объяснительной модели политических и социальных перемен в мире. То, что когда-то было уделом интеллектуальных маргиналов и экзотов, за десять лет превратилось в магистральную линию российской пропаганды.

Не премину в данном месте поделиться личными воспоминаниями. Тема «оранжевой» революции и ее влияния на отношения в треугольнике Россия – Украина – Запад оживленно обсуждалась в 2005 г. Так вот, все мои западные собеседники – от академических интеллектуалов до работавших на правительство аналитиков, – не сговариваясь, говорили одно и то же: мы не ожидали на Украине ничего подобного; мы исходили из того, что Украина – российская сфера влияния и Россия имеет там преобладающие позиции; но раз Россия так провалилась в жизненно важной для себя стране, то Запад считает себя вправе активизировать усилия на украинском направлении.

Для российской оппозиции первая украинская революция послужила вдохновляющим (хотя и недолгим) примером, а также резервуаром политического опыта и форм борьбы. Термин «майдан» прочно закрепился в российском политическом сленге, а безуспешная попытка его реализации была предпринята 5 марта 2012 г. на Пушкинской площади в Москве. (Как я уже несколько раз упоминал, несравненно больше шансов на успех это мероприятие имело бы 10 декабря 2011 г.)

Также эта революция заставила российскую оппозицию задуматься о политической желательности союза демократов и националистов. И хотя во второй половине 2000-х гг. подобный союз еще не возник, обсуждение идеи началось.

Вторая украинская революция стала для Кремля и российского политического класса несравненно более сильным шоком, чем первая. К 2013 г. в России сформировалось устойчивое убеждение, что украинский «Майдан» был не более чем досадной случайностью. Тем более случайностью, что «оранжевая» власть себя тотально скомпрометировала, а к власти на Украине вернулась прежняя элита во главе с Януковичем. Выглядело это так, будто набедокурившие дети пристыженными возвращаются в школьный класс.