Читать книгу "Тропами северного оленя - Мариуш Вильк"

А дальше? На сей раз перед нами — не обычный ручей, а широкая бурная река. Посветили налево, направо — никаких признаков брода. Хуже того, прибрежный лед (так называемый припай), нависает над потоком, не касаясь воды, и под нашей тяжестью наверняка провалится. А если и не провалится, так что с того? Все равно останется несколько саженей бурлящей стихии. Лемминг, обутый по-местному до подмышек, еще мог бы попытать счастья, а мы с Тадеушем в свою западную обувку воды наберем стопроцентно. К тому же течение здесь такое сильное, что наверняка свалит с ног. Надо искать брод. Валерий велит нам ждать, а сам берет фонарь и исчезает в темноте.

Я оглядываюсь в поисках хвороста. Эх, чайку бы горячего. Торчащие из-под снега стебли моментально превращаются в пепел — точно солома, — даже руки согреть не успеваешь, о кипятке и мечтать нечего.

— Прелести пастушьей жизни, — бросает Валерий, выныривая из мрака. — Для тебя, Map, это приключение, а для меня — обычный рабочий день. Я, бывает, неделю так хожу, прежде чем найду оленей, а порой возвращаюсь ни с чем.

— Скажи, Валерий, а олени на самом деле существуют?

— Не меньше, чем твои саамы, мой дорогой. Пошли, брод ниже по течению, полверсты отсюда.

То, что Лемминг назвал бродом, на самом деле оказалось несколькими глыбами, хаотично разбросанными в бурлящем потоке. Валерий переводил нас по очереди — сперва Тадека, потом меня: шаг за шагом, не останавливаясь ни на мгновение, чтобы не потерять равновесия и не потерять из поля зрения (ограниченного светом фонаря) его ноги на соседнем камне. Переправа требовала полной сосредоточенности — шум воды заглушал голос, а царивший вокруг мрак не давал надежды сориентироваться самостоятельно. Просто эквилибристика! К счастью, обошлось без купания.

До лагеря осталось несколько часов относительно простого пути, частично по бывшему тракту геологов, потом — крутой переход к плато между Нинчуртом и Пункаруайвом, а дальше уже только спуск вниз. Останавливаться на ночлег «под кустом» нет смысла, тем более, что кустов никаких не видно. Конец нашего путешествия я помню смутно — как сквозь сон. Хруст ломающегося под сапогами наста и полоса теплого воздуха от Анкисуайя. Запах дыма от несуществующего костра… Порой звезда блеснет из дыры между тучами — где-то внизу, словно мы уже подходим к небесам. А то вдруг склон замаячит во мраке — там, где, судя по карте, должна быть долина. Лемминг все больше напоминал оленя — стриг ушами, принюхивался к дуновениям ветра. Вдруг, ни с того, ни с сего, начал кричать. Я думал, он меня зовет, подошел поближе, слышу — мат. Валерий по-черному проклинал Нинчурт — словно живого человека.

— Что случилось? — спросил я.

— Эта блядь, — сказал Валерий про гору, — вечно меня к Пункаруайву подталкивает. Небось, за то, что я ее Чертовыми Сиськами обзываю. Сегодня специально забрал посильнее влево, так все равно здесь очутились. Слышишь шум Индичйока?

— Нет.

— Вот и я тоже — нет. А должны бы. Значит, он остался далеко слева.

— И что теперь?

— Хорошо, что я вовремя спохватился, а то залезли бы выше, так пришлось бы потом спускаться в лагерь по кручам Пункаруайва. Со мной так было однажды — едва жив остался. Но в темноте, да еще с хромым Тадеком — никаких шансов. Пришлось бы ждать рассвета. Впрочем, он и так уже скоро. Возвращаемся к Индичйоку и идем вниз.

На крутом спуске с плато к лагерю нога Тадека окончательно отказалась повиноваться. Сильно хромая, он перебирался от одного дерева к другому, не попадая в наши следы. До вежи мы добрались на рассвете. Двадцать два часа ходьбы.

Весь следующий день мы валялись на оленьих шкурах, мысленно еще бродя по горам. В полусне всплывали эпизоды экспедиции — то в дымнике метель завоет, то в кастрюле на печи ручей забормочет — да и тело напоминало о себе и трудном пути. Лишь аромат ухи из кумжи вернул нас к реальности. Фирменное блюдо Андрея.

Колено Тадеуша не сулило скорого выздоровления, так что тянуть с отъездом не стоило. Тем более, что Луявр у берегов начал замерзать, и если мы прозеваем момент, вернуться в Ловозеро будет непросто. Валерий тоже торопился — надо успеть завезти из поселка провиант «на замерзание». Прощайте, мои олени! Надеюсь, мы еще встретимся.

— Что значит «на замерзание»? — спрашивает Тадеуш.

— На тот период, когда озеро замерзло настолько, что на лодке по нему уже не пройти, но лед еще недостаточно окреп, чтобы проехать на «Буране». Бывает по-разному — когда неделю, когда две, а когда и дольше. В прошлом году нас тут мариновало с ноября до января. Так же с весенним таянием, когда лед становится таким тонким, что на «Буране» ездить уже страшно, а на лодке плыть еще рано.

— Вы все остаетесь на замерзание?

— А как же, это самое спокойное время. Можно уходить в горы, не опасаясь, что в вежу нагрянут незваные гости.

— Не скучно?

— Ну… бывает, что ум за разум заходит, но, в конце концов, только с идиотами этого не случается, потому как они обделены и тем, и другим.

— Кстати, о разуме… Взгляните, — Тадек разложил на столе спутниковые снимки Луяврурта. — Вам не кажется, что если смотреть из космоса, Ловозерские тундры напоминают человеческий мозг?

— Не ты первый это заметил, — оживился Лемминг. — Год назад приезжали парапсихологи с приборами для исследования мозговых волн. Представьте себе, они обнаружили, что наши Тундры излучают какую-то мысленную энергию. Потом подвели под это целую теорию — про разум Земли.

— Мужики, у вас самих от этих баек ум за разум скоро зайдет, — вмешался Сергей. — Баня готова.

Вообще-то русскую баню я люблю, но на сей раз отказался. Во-первых, мы с Наташей как-то ее опробовали, и мне, привыкшему к солидному срубу и каменной печи, в пастушьей баньке было как-то не по себе. Обтянутый полиэтиленовой пленкой деревянный каркас на берегу озера больше напоминал теплицу, чем настоящую русскую баню. Внутри тесно, одежду сложить негде, пар оседает на полиэтиленовых стенках, стекает ручейками, и жар не такой, чтобы уши в трубочку заворачивались. Во-вторых, на темном небе как раз начиналось шоу северного сияния.

Сказочная иллюминация! Сперва из-за Луявра выстрелили четыре мощных снопа пурпурного света — словно противоавиационные прожекторы, — и долго, будто прицеливаясь, кружили над Пункаруайвом. Потом начали ломаться, постепенно образовав лилово-малиновую полосу, которая затем опустилась к земле полыхающим занавесом. Вскоре уже весь небосклон над Луявром пульсировал сиянием. Вдруг трепещущую ткань разорвал алый зигзаг. Затем второй, третий. То в одном месте, то в другом вспыхивали кровавые брызги, а отблески их опускались в озеро, угасая на ультрамариновой глади красной зыбью. Словно в древней саамской легенде о Найнасе.

Из бани, пронзительно свистя в два пальца, выскочил голый Лемминг. Тадек помчался в чум за фотоаппаратом — такого представления Париж еще не видывал. Возле вежи свистели Андрей и Сергей. Видимо, саамский обычай свистом отпугивать духов предков, что борются на небе в обличье сполохов северного сияния, вовсе не умер. Более того, он действует! Зигзаги отступили к Нинчурту, простегивая вспышками горную гряду.