Читать книгу "Все нечестные святые - Мэгги Стивотер"

И вот Франсиско сидел за столом, озаренный разноцветным светом – в этом смысле окно походило на церковный витраж, – который Даниэль нечаянно создал много лет назад, и думал о том, сейчас его племянник в пустыне, один на один с собственной тьмой.

– Должен быть какой-то безопасный способ, чтобы с ним общаться, – сказала Беатрис. Еще до ухода Даниэля она подумывала рассказать отцу про радиостанцию, полагая, что он тоже сочтет этот проект интересной задачкой. Но теперь, после того как Франсиско горячо поддержал отказ Антонии выходить на связь с Даниэлем, Беатрис подозревала, что отец не позволит им заниматься радиовещанием.

– Если кто-то и может придумать приемлемое решение, то только ты, – изрек Франсиско. Он высоко ценил умственные способности дочери. – Только я не хочу, чтобы ты подвергала себя лишней опасности.

– Я тоже не хочу подвергать себя лишней опасности, – заверила его Беатрис. – Но ведь доктор лечит пациента, несмотря ни на что.

Подобный разговор взбесил бы Антонию, услышь она такие речи. Франсиско часто размышлял о чудесах с научной точки зрения, но Антония считала такой подход богохульством, причем богохульством опасным. Если относиться к чудесам как явлению, зажатому в рамки логики, может возникнуть привыкание, а это опасно, к тому же преуменьшает их святость и делает менее значимыми. Такой образ мышления присущ многим людям, однако он оказывает плохую услугу и науке, и религии. Если мы относим к религии всё, чего боимся и не понимаем, а на откуп науке отдаем всё, что понимаем и чем можем управлять, то мы таким образом крадем у науки творческую составляющую, а религии придаем косность.

– В твоей записной книжке есть какие-то мысли на этот счет? – спросила Беатрис.

Франсиско откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и выпрямил спину. Сейчас он как никогда походил на свою уравновешенную дочь: те же глаза, тот же нос, та же одержимость увлекательным процессом мышления.

– Только одна: наверняка найдется какой-то выход, – проговорил он. – В противном случае род Сория уже давно бы угас. – Он хитро взглянул на дочь и отвел глаза. – Тебя беспокоит еще что-то?

Беатрис кое-что беспокоило, но другой своей тревогой она не могла так просто поделиться с отцом, потому что не могла толком сформулировать проблему. Отчасти дело было в Пите и в ней самой, отчасти – в отношениях Франсиско и Антонии. Беатрис мучительно пыталась понять, есть ли у родителей общее будущее, в котором отец не будет вечно жить в оранжерее, а мать – одна. Беатрис хотелось знать, могут ли люди вроде нее и ее отца – которые предположительно напрочь лишены чувств – влюбляться или же они неспособны производить достаточно чувств, чтобы надолго хватило тем, в кого они влюблены.

– Ты еще любишь маму? – спросила она. В их языке это предложение выходило длиннее, чем в английском или испанском, поскольку Франсиско и Беатрис придумали несколько фраз, обозначающих различные формы любви, которые они вычленили в ходе наблюдения за родом человеческим. Музыкальная фраза, которую использовала Беатрис, переводилась примерно так: «Потребность, которую можно удовлетворить лишь одним способом».

– Это Джудит велела тебе спросить об этом? – полюбопытствовал Франсиско.

Это не был неожиданный вопрос. Вообще-то, поглядев в окно, Беатрис увидела Пита – тот достраивал сцену в соответствии с распоряжением Джудит.

В настоящее время молодой человек устанавливал столбы, на которых в дальнейшем можно будет развешивать гирлянды. Беатрис оценила попытку Джудит пустить в ход стратегический маневр, но полагала, что родители вряд ли так просто упадут в объятия друг друга, даже если воссоздать атмосферу их первой встречи.

– Нет, я не спрашиваю, переедешь ли ты обратно к маме. Я просто хочу понять, почему ничего не получается.

– Ты задавала этот вопрос своей матери?

– Нет.

– А будешь?

Беатрис представила себе эту картину. Антония рассержена, Беатрис озадачена, причем оба эти чувства подпитываются друг другом. Именно таких разговоров Беатрис всегда старалась избегать.

– Нет.

– Вот поэтому ничего и не получается, – вздохнул Франсиско.

Беатрис приняла эту информацию к сведению и попыталась наложить на вероятное будущее. Что, если в этом вероятном будущем она разобьет сердце Пита Уайатта лишь потому, что останется собой? Вдруг они не смогут нормально разговаривать, потому что оба захотят друг от друга того, чего не смогут друг другу дать? Не лучше ли пресечь развитие любви прежде, чем всё пойдет наперекосяк?

Когда она об этом думала, ее сердце сжалось так же сильно и болезненно, как слабое сердце Пита. Беатрис словно ударили, она испытывала физическую боль. Охватившее ее чувство было настолько огромным и сложным, что разобраться в нем оказалось бы едва ли под силу даже человеку, привыкшему испытывать и выражать чувства; для Беатрис, свыкшейся с мыслью, что чувств у нее нет и быть не может, это оказалось невыполнимой задачей. На самом деле ее разрывали смешанные чувства, в том числе облегчение: она получила возможность использовать этот разговор в качестве оправдания того, почему ей больше никогда не следует говорить с Питом и таким образом защититься от подобных сложных переживаний в будущем. Еще она испытывала душераздирающее разочарование, какое испытывает всякий человек, вплотную приблизившийся к чему-то чудесному, а потом вынужденный повернуться и уйти. Тут возникало неразрешимое противоречие, но только если вы смотрите на него с точки зрения логики.

А Беатрис привыкла на всё смотреть с точки зрения логики.

По стеклу постучали. Франсиско тяжко вздохнул, ибо этот посетитель не относился к числу тихих. Это был Хоакин, он не стал дожидаться приглашения, а просто взял и вошел.

– Беатрис, – сказал он настойчивым тоном.

– Закрой дверь, – велела девушка на своем языке, потом, спохватившись, перешла на английский. – Смотри, не выпусти петуха.

Хоакин, прищурившись, оглядел оранжерею.

– Этот ваш буйный Уайатт говорит, будто Тони нашел кое-что и тебе непременно нужно на это взглянуть.

Беатрис с трудом упорядочила разбегающиеся мысли. Любовь, особенно новая любовь, обладает даром моментально их перепутывать.

– Беатрис, – просвистел Франсиско. – Ответ на твой вопрос – да.

Глава 18

А нашел Тони сообщение от Даниэля.

Тем утром он прохаживался, на ходу уминая завтрак, чтобы никто не увидел его за этим занятием, и наткнулся на послание. Буквы были очень крупные, так что Тони разглядел их даже с высоты своего внушительного роста. Буква «э» была повернута не в ту сторону. Тони, любитель всего большого, одобрил, хоть и не понял смысла написанного в послании.

Теперь все члены семьи Сория стояли в трех милях от Бичо Раро, а разнообразные транспортные средства, на которых они сюда добрались, остались припаркованные у дороги. Сория бросили все дела, чтобы поскорее прибыть сюда, как будто теперь любая оставленная Даниэлем вещь приравнивалась к Раке, а они сами разом сделались пилигримами. Все Сория, собравшиеся в одном месте, являли собой весьма необычное зрелище, особенно принимая во внимание присутствие представителей среднего поколения. Майкл, оторвавшийся от работы. Антония, без извечных ножниц к руках. Франсиско, оказавшийся далеко от своей оранжереи. Роза… Ну, Роза выглядела как обычно. Они не собирались вместе со дня свадьбы Джудит и еще много лет до того дня.