Читать книгу "Легенды о самураях. Традиции Старой Японии - Алджернон Митфорд"

Великие даймё имеют привычку приписывать себе борцов сумо и выдавать им ежегодный рисовый пай. Эти богатыри обычно принимают участие в похоронных или свадебных процессиях и сопровождают князей в походах. Богатые тёнины или купцы дают деньги своим любимчикам-сумотори и приглашают их в свои дома выпить и закусить. Хотя они вульгарные типы низкого происхождения, с ними обращаются с той же фамильярностью, что и покровители к боксерам-профессионалам, жокеям и т. п. в нашей родной стране.

Как оказалось, у японских сумоистов отсутствует система регулярных тренировок. Они укрепляют свои мощные от природы конечности тем, что без устали бьют руками и ногами, а также плечами в деревянные столбы. Их рацион обильней, чем у обычного японца, который редко ест мясо.

ДЕВУШКА ИЗ СОСЛОВИЯ ЭТА́ И ХАТАМОТО

Пройдет много времени, прежде чем все, кто 4 февраля 1868 года находился в недавно открывшемся порту Кобэ, смогут забыть о случившемся в тот день. Гражданская война была в разгаре, и иностранные дипломатические миссии, предупрежденные пламенем горящих селений не меньше, чем побегом сёгуна и его министров, покинули Осаку, чтобы найти убежище в Кобэ, где они не были, как в прежнем месте, отделены от своих кораблей более чем двадцатью милями дороги, занятой вооруженными войсками, пребывающими в состоянии большого возбуждения, с альтернативой прохождения в бурю опасную заставу, что уже отняло много жизней.

Стоял прекрасный зимний день, кругом царила суматоха, и люди сновали во всех направлениях, устраиваясь и размещая свои товары и скарб. Совершенно неожиданно показалась процессия вооруженных людей, принадлежащих к клану Бидзэн, покидающая город и продвигающаяся по широкому тракту, ведущему в Осаку. Вдруг без всякой явной причины – впоследствии говорили, что двое французов переехали им дорогу, – процессия остановилась, зазвучали отдаваемые громкими голосами команды. Затем стали подниматься небольшие облачка белого дыма, и послышался резкий звук пуль, выпущенных из ружей, нацеленных на иноземное поселение, проносящихся со свистом через открытое пространство. Выстрелы повторялись с быстротой перезарядки ружей. К счастью, особым умением попадать в цель стрелки не отличались, ведь в противном случае почти все основные высокопоставленные иноземные чиновники в стране, помимо многочисленных купцов и частных граждан, могли бы быть убиты. На самом же деле было ранено всего несколько человек. И хотя люди Бидзэн не были меткими стрелками, они оказались прекрасными бегунами, так как быстро поняли, что разворошили осиное гнездо. Спустя невероятно короткое время охрана различных дипломатических миссий, матросы и морские пехотинцы с военных кораблей устремились в погоню за врагом, который, бесславно побросав свой багаж на дороге, о чем свидетельствовали множество дешевых лаковых шляп и хрупкий бумажный патронный ящик, сохраненные нашими «синими жакетами»[69] в качестве трофеев, стремглав уносился по холмам. Это паническое бегство было столь быстрым, что потери врага составил лишь пожилой крестьянин, который был слишком дряхлым, чтобы бежать. Он попал в плен после того, как в него было сделано семнадцать револьверных выстрелов, которые не причинили ему никакого вреда. Единственной раненой нашими людьми оказалась одинокая старуха, которой пуля случайно попала в ногу.

Если бы не серьезность оскорбления, состоявшего в нападении на флаги всех держав, входящих в Ансэйский договор,[70] и не ужасное возмездие, которое затем было настоятельно потребовано, этот случай вспоминался бы комичным из-за всех тех событий, которым он дал повод. Конный эскорт британской дипломатической миссии предпринял великолепную кавалерийскую атаку по пустынной дороге; цепь стрелков вдоль полей расстреляла огромное количество боеприпасов безо всякого толка; были возведены земляные укрепления, и Кобэ пребывал на военном положении на протяжении трех дней, во время которых были объявления тревоги, экспедиции перехвата на вооруженных кораблях, идущих на всех парах, а также всевозможные виды воинственного возбуждения. Фактически это было похоже на охоту на лис: азарт настоящей войны, а опасность – всего десять процентов.

Первой мыслью добросердечного доктора британской дипломатической миссии была забота о бедной старухе, которая была ранена и жалобно оплакивала свою участь. Когда ее внесли в помещение, возникло большое затруднение, которое, мне вряд ли стоит об этом говорить, было преодолено, поскольку бедная старушка была представительницей эта́ – расы париев, одно присутствие которых оскверняет жилище даже самого бедного и скромного японца. И местные слуги отчаянно возражали против того, чтобы с ней обращались как с человеческим существом, говоря, что дипломатическая миссия будет навсегда осквернена, если старуху допустят на ее священную территорию. Ни одно описание японского общества не обходится без упоминания об эта́, и следующая легенда прекрасно демонстрирует, как я думаю, их положение в обществе.

Они занимались тем, что убивали животных, выделывали кожу, прислуживали заключенным в тюрьме и выполняли любую другую унизительную работу. Бытует несколько версий их происхождения, самая вероятная из которых состоит в том, что, когда в Японии был введен буддизм, доктрина которого запрещает отнимать у других жизнь, тех, чьим средством существования было причинение смерти, начали порицать, их ремесло стало передаваться из поколения в поколение, подобно ремеслу палача в некоторых странах Европы. Другая версия состоит в том, что они являются потомками татарских завоевателей, оставшимися после Кублай-хана.[71] Некоторые дополнительные факты относительно эта́ даются в примечании в конце данного повествования.

Давным-давно, почти двести лет назад, в местечке с названием Хондзё, в Эдо, жил-был некий хатамото по имени Такодзи Гэндзабуро. Ему было тогда около двадцати четырех – двадцати пяти лет, и он отличался необычайной мужской красотой. Его служебные обязанности требовали, чтобы он приходил в замок по мосту Адзума, и тут с ним произошло странное приключение. В ту пору жил-был некий эта́, который зарабатывал себе на жизнь тем, что каждый день ходил на мост Адзума и чинил обувь проходящих. Когда бы Гэндзабуро ни переходил через мост, этот эта́ взял за привычку кланяться ему. Гэндзабуро это показалось довольно странным, но однажды, когда он был совершенно один, без слуг, которые следовали за ним по пятам, и проходил по мосту Адзума, завязка его гэта вдруг оборвалась. Это сильно его раздосадовало, однако он вспомнил про сапожника эта́, который всегда кланялся ему, поэтому пошел к месту, где тот обычно сидел, и велел ему починить свою гэта, осведомившись: