Читать книгу "Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд"

— У меня нет настроения праздновать что бы то ни было.

В новогодний день Мэдисон-сквер выглядел прекрасно: каждая веточка на деревьях магнолии была украшена пушистым снежком и озарена ярким зимним солнцем. Все это великолепие через час растает. Какое счастье любоваться этим!

— Посмотрите вверх! Взгляните на это дерево! — крикнула я пожилой леди, осторожно пробирающейся по уже раскисшему тротуару.

Она остановилась, и на мгновение ее лицо озарилось горько-сладкой улыбкой. Затем она опустила голову и возобновила свой путь. Я удивилась, почему ее улыбка была столь мимолетной. Как прошел для нее этот год? Год минует, как поворот колеса, и когда спица-январь опять возвращается на точку отсчета нового года, она оказывается уже в другом месте. И это причиняет боль, которая не оставит нас там, где нашла.

Я прошла мимо домов под снос на треугольном участке земли, образованном диагональной дорогой Бродвея, и через несколько минут уже была у двери студии Хэнка и Дадли с видом на парк.

— Ты принесла алмазный диск? — спросил Дадли.

— Конечно. Должна же я заработать свой обед!

Я согласилась обрезать кромку на восьми больших листах молочного стекла, чтобы вставить их в деревянные рамы для разгораживания их рабочих помещений.

В более скромном масштабе их студия подражала кабинету Тиффани — и как витрина их художественных предпочтений, и как место работы. Здесь красовались типичные узорчатые тяжелые занавеси, используемые в качестве портретного фона, китайские вазы, японский экран, покрытый красным лаком, ваза с ирисами из шелка, голландская сине-голубая миска с фруктами из воска, постамент для натурщиков и стулья в различных стилях, подлежащие употреблению при написании портретов магнатов и их увешанных драгоценностями жен, потоком прибывающих в Нью-Йорк вкусить великосветской жизни.

— И оконные занавески есть! — заметила я.

— Это уж рука Дадли, — подтвердил Фрэнк.

Именно на стенах становилась очевидной их склонность: развешанные без рам репродукции «Музыкантов» Караваджо, четырех женоподобных мальчиков с кремовой кожей и полными губами, изображенных с близкого расстояния, их тела с видимым удовольствием касаются друг друга; святой Себастьян, обнаженный до пояса и весь проткнутый стрелами; и женственный «Давид» Донателло с цветами на его шляпе, стоящий в позе, которую часто принимал Джордж, с плутоватым видом упираясь тыльной стороной кисти в бедро.

Хэнк развернул большой мозаичный картон, чтобы показать работу Дадли, сделанную для конкурса на приз Американской академии в Риме.

— Это для конкурса на лучшее изображение «Триумфа Коммерции»?

— Да. Однако большого триумфа для нас из этого не получилось. Джордж и я набрали равное число голосов для третьего места, но это означает, что наши картоны будут выставлены в «Обществе изящных искусств». Может, это привлечет к нам какое-то внимание.

— Так что последствием может стать и коммерция, — предположила я с выражением лица, которое считала ободряющим: Дадли чувствительный парень, не хотелось огорчать его.

Резка больших стеклянных панелей проходила гладко, без непредсказуемых трещин. Было забавно заниматься этой мужской работой, в то время как двое рослых мужчин суетились рядом, готовя салат «Уолдорф», бутерброды с огурцами и сливочным сыром и накрывая стол для обеда. Они были горды предложить мне угощение, приготовленное собственными руками. Обед завершился сливовым пудингом, сервированным в разнокалиберных чайных чашках.

— Вот это — настоящий сюрприз! — изумилась я.

— Я выучился готовить его у женщины-квакерши, которая вела хозяйство в доме, где я квартировал в детстве, — объяснил Хэнк.

Без предупреждения о том, что у него на уме, Дадли выпалил:

— Мы волнуемся за Джорджа. Он сам не свой. И выглядит чрезвычайно нездоровым.

— Мы ездили в Натли. Джордж болел гриппом. — Хэнк ткнул ложкой в пудинг. — Он совершенно не пишет.

— Какой толк обходить это молчанием? — решилась я на откровенность. — Он думает, что его брат мертв.

Мои хозяева перестали жевать.

— Вы хотите, чтобы он скакал по-прежнему и вновь стал тем же озорником, как «Давид» Донателло? — не унималась я. — Он не выздоровеет до тех пор, пока не начнет работать. Вовлеките его в какое-нибудь занятие.

Дадли провел рукой по своим кудрям.

— Уже пытались.

Я разделяла их тревогу. Если Эдвин не найдется, если Джордж не сможет смириться… Я начинала опасаться за нашу дружбу и чувствовала ответственность за Джорджа так же, как и за Эдвина. Мне было необходимо увидеть признаки его прежнего легкомыслия, чтобы ощутить — нашим отношениям не будет нанесен урон.

Не только Джордж хотел, чтобы мое замужество с Эдвином связало нас. Мой сон в Натли почти год назад не оставлял сомнений, я могла признаться в этом только сейчас и самой себе. Но это не мешало моему сердцу страдать от потери Эдвина. Все слишком сложно для быстрого и легкого примирения.

— Не ожидайте от него слишком многого прямо сейчас. Прошло всего четыре месяца. Это потребует времени.

Я изобразила для них неплохое представление, но быстрый взгляд, который Дадли метнул в сторону Хэнка, красноречиво открыл мне, что они и восприняли это именно представлением.

Несколькими неделями позже я убедила Джорджа отправиться со мной посмотреть завещанное коллекционером Хейвимайером собрание стекла Тиффани в музее «Метрополитен». Я попросила Элис присоединиться к нам. Лучше, когда мы вдвоем будем разговаривать, если он предпочтет хранить молчание.

В трамвае Джордж оживился, услышав, как Элис разглагольствует о своих любимых картинах. Мы направились прямиком в галерею декоративно-прикладного искусства. Я увидела работы Тиффани еще с порога на противоположной стороне зала. Пять стеклянных витрин были заполнены выдутыми вручную стеклянными изделиями, некоторые из них с переливающейся отделкой в виде перьев, языков пламени и арабесок. В стекле извивались ручьи, плыли облака, распускались цветы.

Джордж застыл как прикованный перед рядом кубков произвольной формы, высотой двенадцать дюймов, со стройными ножками. Ни у одного две части бокала не были одинаковыми. Одна была широкой, как для шампанского. Другие смахивали на цветок тюльпана. Некоторые раскрывались сборчатыми лепестками, подобно исландским макам. Один представлял собой воронку с завихрениями, напоминающими изящные морские водоросли. Витые ножки некоторых были похожи на усики виноградной лозы, обвившиеся вокруг воздушной пустоты.

— Как они только держатся на этих немыслимых ножках? — поразился Джордж. — Они так великолепны, что меня просто мороз по коже дерет!

Мастерство стеклодува, закрутившего ножку подобно штопору, вытянувшего ее и насадившего на нее бокал, зная, что он сохранит равновесие, выходило за рамки воображения.

Из произведений, украшенных радужным стеклом, Элис больше всего понравились пастельные виньетки с жемчужными арабесками. Джорджа заворожили играющие оттенками бархатистые павлиньи перья, их изысканная мягкая опушка, где глазки представляли собой многоцветные переливающиеся источники света.