Читать книгу "Жизнь без шума и боли - Татьяна Замировская"

Отец. Ну ничего. Ничего (обнимает плачущую мать). Всех прокормим. Он птица-то. Птицу-то легче выкормить, птица не человек. Хватит у нас и на птицу еды. Потеснимся, пояса потуже затянем. Всем тяжело. У всех так. Где день, там и птица. Выдюжим. Выкормим. Что мы – птицу не выкормим? Что мы – не семья, что ли?

Мать ( наливает в чайник воды, ставит его на огонь ). Семья.

Отец ( кладет распластавшегося больного голубя на стол, смотрит на него умильно ). Лера! А ну беги сюда, посмотри, кто у нас здесь!

Антресоль

У одной женщины было трое сыновей, и все – девочки. Разумеется, ей приходилось нелегко – готовить-обстирывать, всем тугие косички каждое утро, бантики-ленточки туда-сюда, позже склеивать липкими материнскими слезами фарфоровые девичьи сердечки, платьица шить поярче, пошумнее, переживать ближе к полуночи, когда за окном только ночной совий вой да ветер-шатун вместо маслянистого постукивания каблучков об асфальт. К тому же сыновья часто дрались между собой. Не могли ничего поделить, как правило, – вечно к завтраку все в синяках выходят, а иной раз даже не выходят: скажем, двое сыновей третьего несут, потому как поколотили его накануне совершенно жестоким образом и ходить он уже не может. Это, конечно, не очень красиво, когда девочка вся избита. Но там какая-то наследственность была плохая, эта женщина потом рассказывала моей матери, что ее прадед прабабушку однажды так отлупил, что она от боли и обиды немедленно родила ему какой-то кожаный песенник с нотами, и кто по этим нотам ни играл, всё похоронные мотивы какие-то выходили, и потом в доме всегда умирал кто-нибудь, поэтому песенник вообще закопали в каком-то лесу. Но не в этом дело.

Когда настало время сыновьям жениться, женщина сказала им: «Видите антресоль? Там лежат лук и стрелы уже давно, возьмите их, выйдите во двор и стреляйте по очереди, только не передеритесь снова, перед соседями стыдно. Стреляйте, – мол, – по старшинству. А там и невесты вам отыщутся».

Сыновья вышли во двор, сверили свидетельства о рождении – выпало старшему сыну стрелять. Стрела его в забор вонзилась. Выстрелил средний сын – попала стрела в соседскую дочь, через печень прошла и еще немножко левое легкое задела, можно было и не вызывать «скорую» уже, но вызвали все равно, формальность. Младший сын выстрелил – стрела назад вернулась и младшему сыну аккурат в темя угодила. Он плакал, переживал, но мать сказала: надо жениться; пришлось послушаться.

Все свадьбы в один день играли. Женщина смотрела на сыновей и радовалась. Старший под венец с забором шел, забор выглядел богато: дощатый, цветущий даже какой-то, ребятишки окрестные его гуашью разрисовали. Средний горделиво вел под руку труп соседской дочери. Труп улыбался, испуганно пожимал руки знакомым и незнакомым гостям и с какой-то экзистенциальной завистью косился на забор ликующего старшего сына. Один только младший сын был невесел – он женился на собственном темени. Как потом выяснилось, ему повезло больше всех: старший очень скоро развелся с забором – у них постоянно какие-то ссоры и драки были, это же у них семейное; средний тоже не очень счастливо жил – труп соседской дочери вскоре запил по-черному, это всё можно понять, конечно, но жить с пьющим человеком невозможно; а вот у младшего всё сложилось прекрасно – вскоре его темя разбухло, налилось соками и родило ему двойню или даже тройню, было сложно разобрать, но жили они более чем счастливо. «В общем-то, хоть одной ихней девчоночке да повезло, – говорила моя мать, смахивая мизинцем тихую вечернюю слезу, – а так семья, конечно, совсем пропащая, это с самого начала было понятно».

Терпеть и доверять

Каждое утро Серафима Никитична обнаруживала, что в холодильнике и кухонных шкафчиках кто-то порылся: сосед!

В ванной тоже всё всегда было перепутано, сбито в комки, одежда-флакончики: тоже рылся сосед, своих флакончиков у него почти нету.

Даже в ее личных бумагах сосед умудрялся порыться, куда бы она их ни прятала – как-то под подушку уложила, утром хвать – вроде на месте, а сосед потом с ней не разговаривал неделю (верное доказательство: в личных бумагах лежало ее неотправленное письмо сестре о том, что сосед всюду сует свой нос, даже в кастрюле с кашей недавно что-то выискивал – свидетельства загробной жизни, вероятно).

Через несколько (три, четыре, пять) лет такой жизни Серафима Никитична осознала, что из-за соседа она превращается в сумасшедшую: боится и шагу ступить, всё прячет, полученные письма сжигает, не прочитав, написанные же письма выбрасывает, не отправив. Поэтому она решилась на ответный шаг – как-то ночью, когда сосед уехал в Крым на лечение, взломала топором дверь его комнаты. «Теперь-то я пороюсь как следует в его вещах!» – подумала Серафима Никитична.

В комнате же, как ни странно, оказалось полным-полно каких-то толсторуких карликов, они облепили Серафиму Никитичну со всех сторон и поволокли ее в угол убивать, убивали быстро, но неприятно. Вот и нет Серафимы Никитичны – а умела бы терпеть и доверять, еще долго была бы.

Вот так новость

В этот светлый день родился Джим Моррисон, великий поэт!!!

Мама курит трубку, ее газета горит в трех местах.

Еще в этот день подлый убийца оборвал полет Джона Леннона, великого «битла»!

Мама подходит к кофейнику и начинает меланхолично его полировать.

Дети злятся.

– Мама, Мама! – кричат они. – Почему ты не реагируешь, Мама?! Нам вчера в почту каждому пришло по восемьдесят комментов – и представляешь, не поверишь даже, они все – двухнедельной давности!

Мама снимает носки и кладет их в кофейник.

Дети прекращают завтракать.

– Мама, Мама, что ты делаешь, зачем? – плачут они. – Ведь в этот светлый день родился поэт Джим Моррисон, последний проклятый поэт!

– Я училась с ним на одном курсе, – говорит Мама. – Мы встречались какое-то время. Вместе сняли небольшой фильм про снег. Вы могли бы быть его детьми, но не стали. Когда мы расстались и он ушел от меня к этой своей ведьме, я от горя придумала себе детей. С тех пор вы всегда были со мной, всегда меня поддерживали и были во всем как я, но это только до сегодняшнего утра, последнего проклятого утра.

Дети в полном офигении.

Вот так новость!

Спасти за полчаса

Однажды Крошка Све решила спасти человека, который находится слишком далеко.

Чтобы уменьшить сандаловый звон расстояния, нехорошей музыкой звучащего между ними, она выпила бутылочку уксусной кислоты.

Тут же все стало ей намного ближе – по левую руку высится бумажная Москва, по правую золотой рекой течет медовая Калифорния, а тонкая ножка вприпрыжку мчит по Центральному парку NYC.

Чтобы снять смертельного черта с плеч человека, который больше не находился слишком далеко, Крошка Све растворила в кипятке ароматизированную брусничную свечку и, бескомпромиссно вздохнув, опустила в варево свои бледные руки.