Читать книгу "Жизнь без шума и боли - Татьяна Замировская"

Вначале ей дарили розы, потом просто продевали ей сквозь ноздри ниточки ландышей, потом приносили ей тропические цветы, пахнущие дождем и мясом, а совсем под конец, когда она лежала на белых подушках и листала старые журналы, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь, чтобы комфортно перейти в следующую, аккуратно ставили на тумбочку мягкие, словно сделанные из человеческой кожи, лилии – плюс сморщенные гиацинты с презрительными собачьими личиками.

Потом, когда мы с ней попрощались и уложили ее в какую-то песочницу («Я всегда мечтала, чтобы надо мной постоянно играли дети: строили замки, пели глупые песни из кинофильмов, влюблялись в придуманных чертей»), пришлось дарить ей цветы из пластмассы и гари – итого битых четыре года мы выстаивали очереди за пластмассовыми и гаревыми цветами, которые стоили целый миллиард. «Ах, как прекрасно!» – всякий раз восторженно кричала наша маленькая принцесса, и несмотря на то что кричала она только в нашем воображении (воображение – идеальная хрустальная комната для чужого крика, разве нет?), мы умиленно вытирали глаза от снега и грязи, собирали кем-то забытые зеленые совочки, фантики от жевательной резинки «Love Is…», выброшенные ржавые ведерки с прогнившими донышками – осенняя песочница должна хранить исключительно умозрительную память о детских летних забавах, ничего вещественного – и расходились по домам.

Со временем мы все выросли и раздарили собственные наборы «Юный стоматолог» и «Маленький акушер» собственным детям, этим странным чужакам с необъяснимой генетической зеркальностью и совершенно невменяемыми интересами («Она сожгла полотенца из „Акушера“, а ведь им тридцать лет и все не ее!»), а вечно маленькая принцесса, на этот раз окончательно всеми нами забытая, пыталась деликатно знакомиться с ними сквозь соленый песок – крошечные, съеденные новыми жизнями пальчики приветственно тянулись к пульсирующему детскому горлу – и то вслепую, а так наверняка бы просто пожала руку. Может, они и пугались этих бессильных почти прикосновений – но нам ничего об этом не рассказывали. Возможно, теперь они даже играют с ней по вечерам, отряхивая с ее косичек песок и льдинки тумана. Возможно, кто-то из них уже тайно влюблен в нее, сильнее даже, чем в придуманного черта, – и носит ей в подарок красные осенние ягоды ландыша откуда-то из Ботанического сада.

«Погодите, погодите, – мстительно думаем мы, когда каждую ночь нас душат приступы невыносимо мучительной зависти к собственным детям. – Вырастете – и будет ваша очередь дежурить у ее изголовья, приносить ей в хоспис белые мясные соцветия, записывать ей грустные диски с бледными певцами, слезно клясться вырасти вместо нее, исполнив все ее мечты, – а потом забыть все, забыть все к чертовой матери и превратиться в рулон сентиментальных обоев».

Вначале она дарила нам глупые картинки подсолнечным маслом на оберточной бумаге, потом билеты на несуществующие поезда (это было ее хобби – придумывать и рисовать серебряным гелем номера потусторонних рейсов то в армянскую реку, то на Ближний Марс), петом самым жестоким подарком стало ее отсутствие, и теперь, когда нам кажется, что она бежит по той стороне тротуара, мы не бросаемся ее догонять сквозь «одинаковые по сути облака и автомобили» – что мы, черт побери, сможем сказать ей, чтобы нам не было стыдно за все, за все, чему мы так и не смогли научиться?