Читать книгу "Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень"

— Надеюсь, ваше величество, вы не намереваетесь первым спрыгивать на пристань? Я не стану вдовой до того, как выйду за вас замуж? — спросила Беренгария взволнованно.

— Спрыгивать первым намереваюсь, а делать вас преждевременной вдовой — нет, — весело отвечал Ричард. — Беранжера! Пойми, меня невозможно убить в честном бою. И когда я бросаюсь в схватку первым, мои люди пугаются потерять меня и втрое храбрее начинают сражение. Обещаю тебе, что вскоре здесь, в Лимасоле, мы будем играть нашу свадьбу! Мое терпение иссякло, чаша переполнилась.

И король Англии в числе первых спрыгнул с корабля на пристань с обнаженным мечом в правой руке, а оруженосец Гийом Бланш бросил ему щит с изображением льва, держащего в лапе переполненную чашу, а надо львом сверкал золотой лабарум[56]. Греки явно не ожидали столь стремительного развития событий и не были как следует готовы к отражению высадки крестоносцев на их берег. Полк, находившийся на пристани, пришел в смятение, лишь двадцать-тридцать смельчаков с каким-то особенным утробным рыком ринулись в бой, и первым о меч врага в этой схватке на лимасольской пристани звякнул Ричардов меч Шарлемань.

— Не нам, не нам, но имени Твоему! — воскликнул король Англии, яростно нападая на огромного чернобородого киприота. После нескольких ударов лезвие Шарлеманя описало неожиданно стремительную дугу и отсекло пальцы на руке киприота, сжимавшие меч. Не чувствуя боли, грек с недоумением взирал на то, как рука его, не в силах удержать рукоять меча, роняет оружие. В следующий миг острие Шарлеманя воткнулось киприоту в самое сердце, разрубив кольчугу.

— Аой! — воскликнул Ричард. — Прими, Господь, славного храбреца!

Видя неистовое боевое рвение своего государя, крестоносцы воодушевленно теснили защитников пристани. Бой был недолгим, вскоре вся обширная пристань оказалась захвачена подданными английского монарха, который по-прежнему впереди всех гнал киприотов прочь с берега, в глубь города. Там, в городе, завязывалось новое, более суровое сражение.

— Исаак! — кричал Ричард. — Где ваш Исаак? Я пришел сразиться с ним!

В душе у него все кипело и пело от восторга битвы. За спиной у себя он слышал, как хлопали два огромных крыла, и правым крылом была его Беренгария, а левым — не то владелица замка на зачарованном пафосском побережье, не то сама Киприда. Удары сыпались на него со всех сторон, но щит со львом и лабарумом топил их в себе, и Ричард чувствовал себя неуязвимым. Это чувство было давно знакомо ему, и когда его не появлялось во время битвы, Ричард имел обыкновение сдерживать свой пыл и незаметно отходить в задние ряды сражающихся. А когда очарование неуязвимости охватывало его, как сейчас, не было во всем мире человека счастливее Львиного Сердца. В такие мгновения он сам становился войной, и горе тому, кто вставал на его пути.

Битва — моя река,

А я при ней — рыболов.

Вот — моя рука.

Вид ее — строг и суров.

В руке моей снасть — меч.

Души врагов — улов.

Нечего их беречь!

Отменный сегодня клев!

То ли новые, то ли рожденные из кровожадных сирвент Бертрана де Борна, стихи эти стучали в висках у Ричарда, и, неустанно разя мечом направо, налево и напрямик, король то бормотал их, то громко выкрикивал, а то и пел:

Битва — жатва моя.

Золотая работа моя.

Зерна — души врагов.

Золотые души врагов.

Урожай мой — победа моя.

Золотая победа моя!

Ему было легко и хорошо, хотя сердце то и дело с болью проваливалось куда-то глубоко, откуда, казалось, оно уже не выберется. И ужас, скуля как пораненный пес, волочился где-то за спиной короля Англии, хватая его за пятки: «Я — опаска, я — твоя опаска, Ричард! Случись рыболову самому стать уловом, жариться ему на том же кипящем масле».

У смерти ангельский вид,

А глаза-то как хороши!

И вот уже в масло летит,

В кипящее масло летит

Рыба моей души…

И так уже клокотало в голове и сердце, что пузыри этого кипящего масла забурлили в глазах, но вдруг — настала пустота…

— Мы полностью разгромили их, ваше величество, — сказал Робер де Шомон, — Последние, кого мы только что добили, это была застава. Прикажете ли на конях ехать за город и искать противника в поле?

— Погоди, Робер, погоди, Медвежье Сердце, дай хоть немного отдышаться.

Не только отдышаться, а и отрезветь, прийти в себя необходимо было Ричарду, чтобы не свихнуться от восторга битвы. Лицо его было забрызгано кровью, но ни раны, ни даже царапины не получил он в битве за Лимасол, сам же и ведать не ведал, скольких убил и ранил.

Надо было еще и оглядеться — где свои, а где враги. Решено было не бросаться в опрометчивую погоню, укрепиться в захваченном городе и только завтра, хорошенько разведав расположение киприотов, снова наступать. В ближайшие часы выяснилось следующее: часть жителей города бежала вместе с остатками войска Исаака, но большинство лимасольцев радовалось бегству жестокого деспота, пошедшего против христианской веры, радовалось и приветствовало крестоносцев как освободителей; сам же Исаак и половина его воинства разбили лагерь в долине горной речки на расстоянии двух лье от Лимасола.

— Они недооценили нас, Беранжера, они думали, мы уберемся прочь, струсим! — ликовал Ричард, покуда Беренгария сама умывала его. Ему было страшно приятно, что невеста смывает с его лица и шеи кровь врагов.

— Я так напугалась, увидев тебя окровавленным! — возбужденно шептала Беренгария. — Я думала, ты ранен в голову, жених мой любимый. Какое счастье, что ты невредим!

— Ваше величество, — доложил граф де Дрё, — какой-то Даскилион просит сообщить, что вы должны поселиться у него.

— Это еще кто такой? — удивился Ричард.

— Позвольте пояснить, — вмешался Амбруаз Санном. — Даскилион — главный лимасольский геннадий[57]и архонт деспотической Базилеи.

— Ни черта не понятно! — гоготнул Ричард. — Хотя звучит красиво. Обожаю Амбруаза! А теперь, дружок, переведи эту абракадабру на родной французский язык.

— Охотно, — улыбнулся ученый летописец, — предводитель здешнего дворянства, он же — дворецкий деспота Исаака, Даскилион, приглашает ваше величество поселиться во дворце деспота. Он говорит, что вся прислуга дворца, изнывавшая от самодурства Исаака, рада будет угождать великому христианскому государю и воителю.

— Мне, что ли? — усмехнулся король Англии. — Слышишь, Беранжера? Слышите, все? Уже и киприоты признали меня великим властителем. Исаак звал тебя в свой дворец, Беранжера?