Читать книгу "Гамбит Маккабрея - Кирил Бонфильоли"

— D'accord. Au'vour, re copain.[116]— Рисовался, должно быть. Положив трубку, он обернулся ко мне: — Вы бы не хотери вымыть руки, мистер Маккабрей?

Я осмотрел упомянутые члены: они и впрямь обильно потели. Откуда он узнал?

Возвратившись из роскошно, однако причудливо обставленной ванной, я бросился в наступление.

— Итак, мистер Ри? — Таковы были слова штурмовика, поведшие за собой мою атаку.

— Спасибо, да, — ответил он. Моя атака захлебнулась. Я ощутил себя в точности пехотным младшим лейтенантом, который бросил вверенный ему взвод на пулеметное гнездо, которое забыл нанести на карту. (Слушать впоследствии соображения полковника — и вполовину не столь неприятно, как садиться и писать двадцать похоронок ближайшим родственникам, пока народ в штабной канцелярии делает вид, что вас там нет. Но хуже всего — когда ординарец приносит вам ужин прямо в окоп или бивачную палатку со словами: «Думал, вы слишком утомлены, чтобы ужинать сегодня в столовой. Сэр». Однако я предаюсь воспоминаниям.)

Изрекши это разрушительное «спасибо, да», мистер Ли или Ри умолк, пристально разглядывая меня снова. Молчания его я нарушать не стал — мне мнилось, что сейчас его ход.

— Мистер Маккабрей, — произнес он после деморализующей паузы. — Вы черовек небортривый? Нет, прошу вас, не отвечайте, это быр не вопрос, а предупреждение. Еще «Гренривета»? Хорошо. Я держу его дря особых сручаев. — Слова эти — «особых случаев» — деликатно повисли между нами в воздухе. — Итак, — продолжал он. — Мой друг сограсирся на то, чтобы я рассказар вам кое-что о нашей работе. Этого хватит, чтобы побудить вас борьше не играть в игры с товаром, стоящим крупных денег. Усровия таковы, что вы не доржны упоминать об этом разговоре своей восхититерьной супруге; вам не средует также информировать о нем никаких американских порковников, с которыми вы можете водить знакомство (да, нам об этом известно, но ваша супруга, мы порагаем, об этом не догадывается); и, разумеется, вы не станете ничего объяснять вашему другу из Посорьства, который, прошу меня простить, остороп. В рюбом сручае его кабинет просрушивается.

— Ах ты ж! — нахмурившись, изрек я. Мой хозяин поднял руку.

— Не нами, — с упреком сказал он. — Американцами. Они еще групее ангричан. Мы просрушиваем их просрушку посре того, как они ее установят. Намного дешевре… Итак, на это прошу обратить борее серьезное внимание. Есри вы передадите кому-рибо из этих рюдей то, что я вам сейчас сообщу, на вас обидятся три очень могущественные организации. Обидятся.

Я вздохнул. Как повторяется жизнь, ну еще бы.[117]

— Будьте добры, продолжайте, — бормотнул я. Руки мои снова липли от пота.

— Во-первых, ваша супруга крайне к вам распорожена, но в подобных обстоятерьствах ей придется крассифицировать вас как «небезопасного» и передать своим рюдям дря устранения, Фиона, собачница из Корреджа, вас похоронит. Вероятно, супруге вашей достанет врияния, чтобы удостовериться, что вы мертвы до похорон; впрочем, не знаю.

Я не содрогнулся — я никогда не показываю иностранцам, как содрогаюсь, — но он, должно быть, заметил, как на лбу у меня выступают капли пота размером с шарики для пинг-понга.

— Дарее. Как торько передадите информацию некому американскому порковнику, вы станете избыточны, а он сможет порадовать множество своих начарьников — которые никогда не одобряри его стремрения оставить вас в живых — «устранением с сугубой предвзятостью», как он выразится. Естественно, вначаре вас допросят, а это очень борьно.

— Вполне, — крякнул я. Не стыдно признаваться вам, что я не выношу, когда мне делают больно.

— И наконец, в таком сручае вы станете врагом — в третьем крассе — дря моей собственной организации.

— Всего лишь в третьем классе? — спросил я с тем негодованием, которое наверняка применила Королева Виктория, получая абиссинский Орден непорочности Второго класса. — Что это означает?

— Это означает, что убивать мы вас не станем.

— О, хорошо.

У него на лице дернулся мускул — так, словно передо мной сидел офицер британской кавалерии, мучительно старающийся постичь, не пошутил ли кто-нибудь в его присутствии, и если да, то не подобает ли в ответ на это улыбнуться.

— Нет, — продолжал он, начисто отказавшись от намерений улыбнуться. — Мы не станем вас убивать. Мы не убиваем врагов третьего красса. Но уже спустя совсем немного времени вы начнете просить нас — крайне вежриво — о смерти. А мы не будем скронны присрушиваться к вашим морьбам. Еще через два-три дня — это будет зависеть от крепости вашего организма и выдержки — ну, предпорожим, два — мы выпустим вас в удобной бризости от жерезнодорожного моста. С берой тростью — ибо зрение вы уже, разумеется, утратите — прикреенной к тому, что останется от вашей руки, и десятидорраровой купюрой в зубах. Прошу прощения, да — деснах, поскорьку зубов у вас уже не будет, безусровно.

— Безусровно, — браво поддакнул я.

— Десять дорраров будут вам предоставрены, чтобы вы предрожири их какому-нибудь неимущему прохожему, дабы он помог вам добраться до удобной части жерезнодорожного моста. Торько об этом вы и будете мечтать, вы понимаете?

Я весь подобрался, вспомнив, что я, в конце концов, отчасти британец. А мы, британцы, не ежимся перед лицом язычников, и нас не смущают иностранные угрозы. (Ну ладно, ладно — Суэц был особым случаем, не так ли?)

— Мистер Ри, — произнес я хрустко, насколько дозволяли мне произносимые слова, — прошу вас, растолкуйте мне кое-что. Правда ли, что лица, э, китайского вероисповедания считают, что у них образовался запор, если не достигают по меньшей мере двух движений кишечника в будний день? Я где-то об этом прочел, и мне крайне любопытно узнать, так ли это на самом деле.

Мой хозяин раздумывал над моей просьбой не менее полуминуты, выглядя при этом в таком замешательстве, кое позволяла его непроницаемость.

— Да, — произнес он после означенной полуминуты. — Да, это правда. Но я не впорне понимаю, зачем вам понадобирось этим интересоваться. Неужери у нас нет вопросов почти равной значимости дря…

— Я спрашиваю, — отвечал я, не забывая о хрусткости британской речи, — поскольку опасаюсь за ваше здоровье. Мне представляется, что в последние несколько минут из ваших уст извергается изрядное количество избыточных, э, отходов. Похоже, ваш пищеварительный тракт полностью дезориентирован. Говоря короче, если вы меня простите, я начинаю полагать вашу лекцию занудной.

— А, — изрек он.

— С другой стороны, — продолжал я, — ваши замечания приняты к сведению. Вообще-то уже примерно десять минут я пребываю в полном согласии с вами. И если теперь вы изложите мне — своими словами — ту порцию истины, кою ваши хозяева уполномочили вас изложить, можете быть уверены: я не заикнусь об этом ни единой живой душе. Во-первых, я человек слова; Во-вторых, я не храбрец.