Читать книгу "Убийство в музее восковых фигур - Джон Диксон Карр"

— Я не хотела! Я не хотела! — прошептала Джина. — Но ты же все знал. Поднявшись наверх, ты пообещал, что ее уберут. Ты сказал, что она мертва, но ты постараешься все утрясти, иначе мы можем отправиться на гильотину. Разве не так?

— Значит, — задумчиво протянул Галан, — она умерла случайно. По-твоему, она погибла от повреждений черепа в результате падения из окна? Дорогая моя… да читаешь ли ты газеты?

— Что ты хочешь этим сказать?

Он поднялся и теперь смотрел на нее сверху вниз.

— Рано или поздно она, бесспорно, скончалась бы в результате падения. Но ведь произошло еще кое-что. Если бы ты читала газеты, то узнала бы, что непосредственной причиной смерти явилась колотая рана в область сердца.

Он продолжал помахивать воображаемой плетью. Губы его были поджаты, во взгляде играло самодовольство.

— Нож, которым ее зарезали, не был найден. И неудивительно. Думаю, что это был твой нож. Если полиция хорошенько постарается, она обнаружит его в твоей гримерной в «Мулен Руж». Теперь, моя дорогая, остается лишь надеяться, что ты не сообщила мсье Бенколену слишком много.

Глава 14

НОЖИ!

Мой мозг отказывался воспринимать это безумное словоизлияние. Галан рассмеялся. Вдруг его смех перешел в издевательское хихиканье.

— Не надо доверять моим словам, дорогая. Но прошу, читай газеты.

Вновь наступила тишина. Я еще раньше отвел глаза от щели и теперь, зажатый у окна, боялся, что если опять попытаюсь приблизить лицо к ширме, то потеряю равновесие и уроню ее.

Послышался тихий голос, в котором звучала нотка недоверия:

— Так, значит, это сделал ты…

— Слушай меня! С того самого времени, когда твоя Одетта вывалилась из окна, я опасался, что возникнет сегодняшняя ситуация. Я подозревал, что у тебя сдадут нервы или что тебя одолеет приступ совестливости, и ты решишь отправиться в полицию поведать о «несчастном случае». Мадемуазель Мартель, как я и предполагал, психологически более устойчива. Поэтому именно ты была способна погубить нас всех. Но если заставить тебя молчать…

— Ты сам, своими руками убил Одетту.

— Я всего-навсего несколько приблизил ее кончину. Так или иначе, ей оставалось жить несколько часов.

Он явно любовался собой. Было слышно, как звякнуло горлышко бутылки, коснувшись бокала.

— Неужели ты могла вообразить, что я помчусь с ней в больницу и тем самым выдам вас всех? Увольте. Полиция спит и видит, как повесить на меня какое-нибудь дело. Проще всего было прикончить ее там, во дворе. Что, строго между нами, я и сделал. Ты же, кажется, не видела ее после падения?

Я наконец осмелился взглянуть на них. Джина сидела прямо, словно окаменев. Ее лица не было видно. Галан в раздумье рассматривал свой бокал, слегка побалтывая его содержимое. Но все же за его внешним спокойствием можно было заметить ярость. Я понимал, что он никогда не простит ей одного — удара по его тщеславию. Галан поднял глаза. Теперь они стали желтыми, как у кошки.

— Нож, который я употребил, очень заметен. Его лезвие оставляет весьма специфический след. А теперь он в твоей гримерной. Ты вряд ли можешь его найти, но полицейские профессионалы… Ты дурочка, — продолжал он, подавляя гнев, — они же обвинят тебя в обоих убийствах, особенно если получат кое-какие намеки. Твоя шейка легла под нож гильотины прошлой ночью, когда была зарезана Клодин Мартель. Неужели ты это сама не поняла? И у тебя хватает бесстыдства и наглости, чтобы…

Казалось, что Галан готов запустить в нее бокалом. Но огромным усилием воли он овладел собой, искаженное гримасой ненависти лицо обрело благодушное выражение. У меня сложилось впечатление, что он сам был немного испуган своим приступом столь необузданной ярости.

— Прошу тебя, дорогая… постарайся не огорчаться. Лучше послушай, что было потом. Когда стемнело, я вывез тело на своей машине и сбросил его в реку. Нет и намека на связь всего происшедшего со мной. Но с тобой, увы…

— А Клодин?

— Джина, я не знаю, кто убил Клодин. Но ты мне скажешь.

На этот раз Галан не стал усаживаться на диван. Он придвинул кресло под лампу и устроился в нем напротив Джины. Гротескные тени заиграли на его носу. Галан похлопал себя по бедру, из темноты возникла белая кошка и угнездилась на коленях хозяина. Некоторое время Галан молчал, поглаживая нежную шерсть и отрешенно улыбаясь своему бокалу.

— Теперь, моя дорогая, если твои эмоции несколько поостыли, позволь мне продолжить. Я скажу, что мне от тебя требуется. Спрятав улику против тебя, я преследовал только одну цель — застраховаться на тот случай, если вдруг против меня возникнут подозрения. Я не имею права вообще возбуждать их. Сейчас, в конце своей долгой и плодотворной карьеры, я намерен оставить Париж.

— Оставить Париж?

— Или, если сказать другими словами, я отхожу от дел. — Он хихикнул. — Почему бы и нет? Я достаточно обеспеченный человек, да, по совести говоря, никогда и не испытывал особой страсти к деньгам. Я не ушел в отставку, потому что пока не решил некоторые вопросы с твоим другом Бенколеном, который наградил меня вот этим. — Он прикоснулся к носу. — Я ничего не делал с его подарком, напротив, я берег его, так как он служил мне дополнительным стимулом. Кстати, успехом у дам (о да, дорогая, и ты тому пример) я во многом обязан, хотя это и звучит неправдоподобно, своему уродству. Не знаю почему, но большое родимое пятно на красивом лице всегда манит их. — Он пожал плечами. — Что же касается моего лучшего друга Бенколена, то моя осмотрительность, которая вам так не нравится (а она не однажды уже спасала мою шкуру), моя осмотрительность, — повторил он, хихикнув с отвратительной издевкой, — подсказывает, что следует воздержаться от прямых столкновений с ним.

Галан испытывал удовольствие, строя длинные, изощренные фразы. Каждый раз, повторяя слово «осмотрительность», он улыбался и искоса поглядывал на девушку.

— Итак, я уезжаю. Думаю, что в Англию. Я всегда мечтал о жизни сельского джентльмена. Я стану сочинять прекрасные книги в своем полном лавровых кустов саду у берега реки. Хирург изменит форму моего носа, я вновь стану красивым, и ни одна женщина, увы, не взглянет на меня.

— Ради всего святого! Что ты несешь?

— Как тебе известно, — продолжал он спокойно, — я владею значительной, очень значительной долей этого заведения. У меня есть партнер, ты даже не подозреваешь, кто это. Думаю, ты заметила, что я не поддерживаю контакта с так называемыми административными помещениями. Вновь предусмотрительность. Все дела ведет партнер. Итак, моя дорогая, я продаю свою долю.

— Но каким образом это может касаться меня?

— Терпение. — Тон его голоса изменился — в нем зазвучала ненависть. — Я хочу, чтобы ты все знала, потому что это задевает все твое глупое, гнилое, разложившееся племя. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Я владею клубом много лет. Я знаю каждого члена, его или ее тайные делишки, мне известны все скандалы, все жульничества. И разве я использовал всю эту информацию в целях «шантажа»? Вы, кажется, так говорите? Если использовал, то в крошечных размерах. Передо мной более высокая цель, Джина. Я все опубликую, преследуя исключительно альтруистские цели. Надо показать, — его голос гремел, — как клубок вороватых, извивающихся червей притворяется человеческими существами.