Читать книгу "Мюнхен - Роберт Харрис"

После поверхностного обмена репликами о дожде и вероятной погоде в Мюнхене между ними повисло молчание. Затем, когда они проезжали через Хаммерсмит, Дангласс вдруг бросил:

– Вы слышали, что сказал Уинстон премьеру после вчерашней речи?

– Нет. А что там было?

– Пока все продолжали орать, Черчилль подошел к нему у «курьерского ящика» и заявил: «Поздравляю вас с удачей. Вам очень повезло». – Дангласс покачал головой. – Надо же было договориться до такого! Против Невилла можно выдвигать множество обвинений, можно даже назвать его политику совершенно ошибочной, но как можно было приписать эту конференцию в Мюнхене простой удаче, когда он заморил себя до полусмерти, организуя ее? – Он искоса посмотрел на Легата. – Я заметил, что вы вчера присоединились к овации.

– Мне не следовало так поступать. Подразумевается, что я должен сохранять нейтралитет. Но трудно было не поддаться порыву. Мне кажется, девять десятых населения страны вздохнули с облегчением.

– Да. Даже социалисты повскакали с мест. – Тонкая улыбка Дангласса появилась снова. – Сдается, мы все сейчас стали сторонниками мирной политики.

Машины покинули центр Лондона и въезжали в пригороды. Дорога с двусторонним движением была современной и широкой, вдоль нее шли дома на двух хозяев, отделанные штукатуркой с каменной крошкой, с палисадниками и подъездными дорожками; жилые кварталы перемежались с предприятиями легкой промышленности. Промытые дождем вывески весело блестели: «Жилетт», «Порошки Бичема», «Резина и шины Файрстона». Заслуга в этом развитии во многом принадлежит Чемберлену в бытность его министром городского развития и канцлером казначейства, думал Хью. Страна пережила Великую депрессию и снова процветала. Проезжая по Остерли, он заметил, что люди машут им: сначала немногие – по преимуществу мамочки, ведущие детей в школу, – но затем приветствующих становилось все больше. Наконец колонне пришлось замедлить ход, а при повороте направо, на Хестон, Легат увидел, что водители останавливаются по обочинами Большой Западной дороги и выходят из машин.

– Народ Невилла, – проговорил Дангласс, не шевеля губами.

У въезда на аэродром им пришлось остановиться: зеваки перегородили дорогу. За оградой из цепи и за белыми домиками Легат разглядел два больших самолета. Они стояли на траве, на краю бетонного фартука, озаряемые светом юпитеров и окруженные густой толпой из нескольких сотен человек. Люди прятались под зонтами, напоминая издалека черные грибы. Автомобили поехали снова мимо отдающих честь полисменов через ворота, затем по широкой дуге вокруг терминала и ангара на взлетное поле, где колонна остановилась. Полицейский открыл заднюю дверь первой машины, и премьер-министр вышел под гул приветственных криков.

– Ну вот и прибыли, – со вздохом промолвил Дангласс.

Они с Легатом выбрались наружу, взяли чемоданы и красные шкатулки – Легат нес одну, другую настоял взять сэр Алек – и направились к самолетам. Дождь перестал. Зонтики стали складываться. Подойдя ближе, Хью узнал высокую фигуру лорда Галифакса в котелке, а затем, к своему изумлению, сэра Джона Саймона, Сэма Хора и прочих членов кабинета.

– Это было запланировано? – осведомился он у Дангласса.

– Нет, это сюрприз. Идея канцлера. С меня взяли клятву молчать. Похоже, всех вдруг обуяло желание погреться вместе с ним в лучах славы, даже Даффа.

Премьер-министр обошел коллег по кругу, обмениваясь рукопожатиями. Толпа напирала, тесня линию полисменов, чтобы лучше видеть. Тут были репортеры, служащие аэропорта в синих и коричневых робах, местные жители, школьники, мать с ребенком на руках. Камеры кинохроник следили за продвижением Чемберлена. Он широко улыбался, махая шляпой, охваченный какой-то детской радостью. Наконец премьер остановился перед группой микрофонов.

– Когда я был маленьким мальчиком, – тут он сделал паузу, чтобы разговоры стихли, – то часто повторял себе: «Если ты не добился успеха сразу, то пробуй, пробуй снова и снова». Именно это я делаю сейчас.

В руке у него была бумажка, в которую Чемберлен быстро заглянул, вспоминая заготовленную цитату, и снова поднял глаза.

– Когда я вернусь, то, надеюсь, смогу повторить фразу Готспера из «Генриха Четвертого»: «В гуще крапивы, которая называется опасностью, мы срываем цветок, который называется благополучьем»[22]. – Он энергично кивнул.

Толпа разразилась криками. Премьер-министр улыбнулся, снова помахал шляпой, впитывая приветствия до капли, потом направился к самолету. Легат с Данглассом пошли следом. Они передали чемоданы членам экипажа, грузившим багаж в чрево машины. Красные шкатулки Хью оставил при себе. Премьер-министр обменялся рукопожатием с Галифаксом и по трем ступенькам металлического трапа поднялся в заднюю часть фюзеляжа. Он исчез из виду, потом выглянул еще раз, чтобы принять последний всплеск оваций, и скрылся окончательно. Следующим наверх взбежал Уилсон, за ним – Стрэнг, Малкин и Эштон-Гуоткин. Легат отошел, пропуская вперед Дангласса.

Вблизи самолет, не более сорока футов длиной, казался не таким большим и более хрупким, чем издалека. Хью поймал себя на мысли, что восхищается стальными нервами премьера: в первый раз отправляясь к Гитлеру, Чемберлен ничего не сообщал тому, пока не поднялся в воздух, чтобы диктатор не мог отказаться от встречи. Стоя на нижней ступеньке и глядя на восторженные лица, молодой человек вдруг почувствовал себя отважным первопроходцем.

Чтобы пройти в низкую дверь, пришлось наклониться.

Внутри салона находились четырнадцать сидений, по семь с каждой стороны, с проходом между рядами и дверью в дальнем конце, ведущей в кабину экипажа. Нос самолета был задран выше хвоста футов на пять или шесть, и уклон ощущался изрядный. Внутри было тесно и как-то странно уютно. Премьер-министр уже занял место впереди слева, справа от него разместился Уилсон. Легат положил красные шкатулки на проволочную багажную полку, снял плащ и шляпу, пристроил их рядом. Ему досталось последнее кресло справа, и он мог видеть Чемберлена, если тому потребуются вдруг его услуги.

Мужчина в мундире летчика поднялся на борт последним. Он закрыл за собой дверь и прошел вперед:

– Премьер-министр, джентльмены, добро пожаловать! Я коммандер Робинсон, ваш пилот. Наш самолет – это «Электра» фирмы «Локхид», принадлежащий компании «Бритиш эруэйз». Наш полет будет проходить на высоте семь тысяч футов с максимальной скоростью двести пятьдесят миль в час. До Мюнхена мы должны добраться примерно через три часа. Не будете ли вы любезны пристегнуть ремни безопасности? Может немного болтать, поэтому рекомендую не отстегивать их, если вам не потребуется пройти по салону.

Робинсон вошел в кабину и сел рядом со вторым пилотом. Через открытую дверь Легат наблюдал, как руки коммандера бегают по приборной панели, щелкая тумблерами. Пробуждаясь к жизни, заклокотал один из двигателей, потом другой. Шум нарастал. Салон завибрировал. Звук поднялся по музыкальной шкале с баса до дисканта, затем перешел в ровный оглушающий гул, и самолет поехал по траве аэродрома. Он подпрыгивал на кочках с минуту или две – по стеклу иллюминаторов стекали капли дождя, – потом повернул и остановился.