Читать книгу "Узаконенная жестокость. Правда о средневековой войне - Шон Макглинн"

Путь к Азенкуру пролегал через длительную историю англо-французского конфликта, разгоревшегося с новой силой, когда Эдуард III в середине XIV века предъявил претензии на французский трон. Это, собственно, и послужило началом Столетней войны. При Генрихе V война возобновилась с новой силой. Нерешительные притязания Генриха относительно французской короны были лишь предлогом; другим поводом стало его требование о соблюдении условий мирного договора, подписанного в Бретиньи в 1360 году. Он вовремя воспользовался внутренними противоречиями во Франции, что серьезно ослабляло французов в военном отношении, и попытался в то же время укрепить собственные позиции внутри своего королевства. В Англии многие продолжали раздражаться по поводу того, что отец Генриха, Генрих IV, узурпировал трон у Ричарда II в 1399 году. Это пятно неизбежно падало и на его сына. Отдавая дань освященной веками традиции, которая сохранилась со времен Древнего Египта до наших дней, Генрих V уповал на то, что победоносная война за границей сможет несколько смягчить волнения в собственной стране. Если требовалось какое-нибудь дополнительное оправдание для такого циничного шага, то оно появилось в день отплытия Генриха во Францию из Саутгемптона, когда была разоблачена попытка государственного переворота, после чего всех зачинщиков обезглавили. Этим Генрих стремился не только укрепить свой режим, но и утвердиться в роли главного воинствующего монарха христианского мира. И здесь Генрих добился впечатляющего успеха. История благоволит победителям и, следовательно, относится терпимо — либо совершенно игнорирует — к средствам, которыми достигается победа. Один английский историк фактически характеризует устроенную Генрихом резню сотен пленных как «мелкий грешок».

Поиск личной славы зачастую считается основным мотивационным фактором средневекового рыцаря. Естественно, при Азенкуре это внесло значительный вклад в разгром французов. Король являлся самым главным рыцарем и, как ожидалось, должен был обрести наивысшую славу и тем самым укрепить свой авторитет и власть. В этом отношении Генрих сразу же получил непреодолимое преимущество над своим французским визави, Карлом VI по прозвищу «Возлюбленный». Однако более точным является другое его прозвище — «Безумный». Первый приступ умопомешательства случился с Карлом, когда ему было чуть больше двадцати лет: в 1392 году он в припадке убил нескольких своих спутников, сопровождавших его на охоте. С тех пор он все чаще страдал приступами безумия. Результатом стала гражданская война во Франции и привлекательная возможность для Генриха продемонстрировать свое превосходство на континенте по отношению к, казалось бы, лишенному лидерских качеств врагу.

Облик Генриха представлял собой разительный контраст в сравнении с внешностью немощного французского короля. Современники изображали Генриха в выгодном для него свете: энергичным, внимательным, справедливым, решительным, благочестивым и бесстрашным полководцем. Генрих, как и Ричард Львиное Сердце, всегда был готов повести за собой войско — что, должно быть, производило впечатление на французов, поскольку их собственный король был явно не способен на это. Воинская доблесть считалась важным элементом средневековой монархии, и Генрих собирался еще более укрепить — а потом и выгодно использовать — свою военную репутацию, чего бы это ему ни стоило. Франции была уготована роль арены для представлений и ведущей темы его царствования.

В августе 1415 года, после длительного периода планирования и подготовки, Генрих высадился во Франции. Армию он собрал немалую — до двенадцати тысяч человек, — и значительная часть ее состояла из дворян. Первой целью Генриха стал Арфлер в устье Сены. Оттуда французы могли угрожать английскому флоту в Ла-Манше и совершать нападения на южное побережье. Англичанам Арфлер давал большие преимущества по защите их интересов на море. Важно и то, что с его захватом они могли угрожать Руану, столице Нормандии. Один французский современник тех событий считал Арфлер ключом к Нормандии. Генрих целиком и полностью осознавал это и быстро окружил город, рассчитывая на быструю капитуляцию гарнизона. Вопреки ожиданиям, несмотря на интенсивный обстрел и подкопы, город продержался пять недель, к большой досаде Генриха, и сдался лишь 22 сентября. Тогда он решился после этой победы еще на один решительный шаг: бросить вызов наследнику французского престола, предложив сойтись в поединке, который бы решил исход войны без дальнейшего кровопролития. Как и ожидалось, француз на вызов не ответил, так и не подняв брошенную ему перчатку.

Достигнув первой цели, пусть и с некоторым запозданием, Генрих созвал военный совет, чтобы решить, что предпринять дальше. Точные цели похода историки до конца так и не выяснили, и они не настолько были очевидны и для самих англичан, поскольку те спорили о своих будущих действиях. Историк Кейт Докрей убедительно доказывает, что вся эта кампания являлась — помимо изначального этапа по возвращению Нормандского герцогства — преимущественно незапланированной, и ее очертания зависели от успеха первых этапов вторжения.

С учетом того, что после осады треть английского воинства погибла, заболела, покинула армию или осталась в составе гарнизона захваченного Арфлера, многие командиры советовали королю вернуться прямиком домой, имея за плечами пусть и ограниченную, но вполне весомую победу. Но их доводы были решительно отвергнуты Генрихом, который настаивал на том, чтобы армия предприняла 120-мильный марш-бросок до Кале, откуда потом и предполагалось возвратиться в Англию. Его решение удивило историков. Английский флот предположительно находился в Арфлере, и зачем тогда изможденному войску, ослабленному боями, потерями, дизентерией, холодами и голодом, пускаться в столь рискованное предприятие и обрекать себя на дальнейшие лишения? В действительности, это должно было стать демонстрацией силы и еще одним пропагандистским маневром, когда победоносный король-воин совершает шествие по своей территории, дразня противника и вызывая его на бой (одновременно будучи уверенным, что этого никогда не произойдет), шумно оповещая о своем присутствии и производя впечатление на жителей Нормандии, которым теперь следовало понять, кто их истинный лорд и господин. В очередной раз Генрих старался укрепить свой имидж короля-воина. Современники хорошо понимали значение этого шага: Адам Аск уподобил действия Генриха V повадкам бесстрашного льва; Джон Хардинг еще сильнее подчеркивал воинскую доблесть короля: Генрих «прошел через Францию как истинный муж».

Ожидалось, что этот поход займет дней восемь-десять. Но прошло более двух недель, а англичане, продвигавшиеся крайне медленно из-за разбитых мостов, находились от Кале еще в двух днях пути. Требовалось отыскать надежную переправу через реку Сомму. Но здесь, у Азенкура, англичане совсем остановились: французы, словно тень идущие следом, перегородили им путь. Вражеское войско превосходило англичан по численности, здесь собрался весь цвет французского рыцарства. Противники сошлись в битве 25 октября 1415 года.

Слава и популярность сражения под Азенкуром во многом опирается на ряд мифов. Телефильм 2004 года, несмотря на включенные в него выступления ведущих медиевистов, за несколько минут монотонно повторил пять главных мифов. В фильме прозвучала мысль о том, что под Азенкуром завершилась «эпоха рыцарства». Одна из целей данной книги — показать, что концепция рыцарства находила весьма ограниченное применение в военной практике и часто игнорировалась, как, собственно, и во многих эпизодах до Азенкура. Так или иначе, сражение едва ли оказало какое-то влияние на идею и принципы рыцарства. В фильме утверждалось, что опустошительный эффект произвели длинные луки англичан, но к тому времени они применялись уже несколько веков. Кроме того, создатели фильма утверждали, что Англия и Франция являлись развивающимися государствами, где нации проходили период становления; однако этот процесс начался в обеих странах намного раньше, поэтому они вполне могли рассчитывать на патриотическую поддержку. Странно, что в фильме битву под Азенкуром назвали последним крупным сражением Средневековья, ведь потом произошло еще немало весьма значимых сражений. И, согласно наиболее устойчивому мифу, мы сталкиваемся с утверждением, что численность французов составляла двадцать пять тысяч человек, и тем самым они превосходили англичан втрое, а по некоторым источникам, даже в шесть раз. Анна Карри, ведущий специалист в этой области, не столь давно сумела выяснить реальные цифры: от восьми до девяти тысяч англичан и приблизительно двенадцать тысяч французов. Она также считает, что французы были не меньше измотаны и не так уже сильны духом.