Читать книгу "7 способов соврать - Райли Редгейт"

Усаживаясь за парту, я перехватываю взгляд Мэтта и, сжав кулаки, поднимаю большие пальцы. Его губы раздвигаются в застенчивой улыбке, от которой на щеках проступают ямочки. Как ни странно, до конца урока я остро сознаю, что он сидит за мной через три ряда и его присутствие успокаивает и приободряет.

Когда звенит звонок, мы с Мэттом вместе выходим из класса. Он поворачивает в ту же сторону, что и я. Мы идем по коридору нога в ногу, достаточно близко друг к другу – во всяком случае, он наверняка сознает, что я рядом, – но и не плечом к плечу, вроде как каждый сам по себе. Значит, нет ничего необычного в том, что мы оба молчим. Мне хочется поделиться впечатлениями от презентации, перекинуться с ним парой слов ни о чем, но тишина, связывающая нас, заряжена смыслом. Я не в силах заставить себя нарушить ее.

Наконец, когда мы переходим в старое крыло, Мэтт окликает меня:

– Оливия!

У меня горят ладони.

– Да? – Я задерживаюсь у фонтанчика.

Мэтт останавливается в шаге от меня, смотрит мне в глаза.

– Ты… – произносит он. – Я… э-э-э… это… – Он устремляет взгляд к потолку и глубоко дышит, отчего его парусиновая куртка свободного покроя раздувается и сдувается. – Наверно, я… в общем…

– Оливия! – раздается девичий голос. Ко мне подбегает Клэр, ее волосы стянуты в хвост, который колышется из стороны в сторону.

– Привет, леди, – здороваюсь я, не отворачиваясь от Мэтта.

Лицо его непроницаемо, морщинка между бровями наполовину скрыта под волосами, спадающими на лоб. Что он собирался сказать?

– Хорошо, что я тебя встретила, – говорит Клэр. – Пойдем прогуляемся? Нужно кое-что обсудить. Меня уже беспокоит вечеринка у Джунипер. Думаю, нам следует принять меры, чтобы минимизировать ущерб. – Она переводит взгляд на Мэтта. – Привет.

Он чуть вскидывает голову, что при желании можно принять за кивок.

– Пойдем, Лив, – настаивает Клэр, беря меня за руку.

– Да, конечно. – Я неуверенно улыбаюсь Мэтту. – Позже договорим?

– Да. – Он потирает затылок. – Еще увидимся.

Мы с Клэр углубляемся в старое крыло.

– Что у вас за дела?

– Что, с Мэттом? Литература.

– Да не похоже.

– Успокойся, КГБ, незачем проводить дознание – не тот случай. – Я пытаюсь говорить шутливо, но руки непроизвольно крепче сжимают папку. И когда только она от меня отвяжется?

– Смешно, – язвит Клэр. – Что, тысячная армия твоих нежелательных поклонников пополнилась еще одним воздыхателем?

Ладно, так значит? Я резко останавливаюсь у лестницы и отхожу в сторону, чтобы меня не задела толпа.

– Клэр, зачем ты опять к этому возвращаешься?

– К чему?

– Ты не слышала, что я тебе говорила в субботу? Чего ты от меня добиваешься? – Я понижаю голос, всматриваясь в лица идущих мимо, не прислушивается ли кто к нашему разговору? – Хочешь, чтобы я отказалась от всякого общения с парнями и подалась в монахини? Хочешь услышать от меня пассивно-агрессивную банальность типа: «Бывает, что и жалкие хмыри ко мне неравнодушны. И что с того?».

Губы Клэр изгибаются в самой настоящей презрительной усмешке, какой я ни разу у нее не видела за шесть лет нашей дружбы. Как будто это и не она вовсе, а совсем другой человек.

– Дело не в тебе, – заявляет она. – Боже ты мой.

С этими словами она идет прочь. А я стою, злая как черт, в полном недоумении.

Мэтт Джексон

Опытным путем доказано, что лучше всего курить в обеденный перерыв в пятницу за стадионом: никто из учителей физкультуры не обедает у беговых дорожек, поэтому здесь сейчас безлюдно. Мы с Берком сидим под трибуной, приканчиваем косячок. На Берке сегодня бархатный пиджак с блестками, которые мерцают на скудном свету, тонкими полосками пробивающемся через щели между сиденьями. Наконец косяк выкурен, я затаптываю его и шарю по карманам в поисках папиросной бумаги.

– Мы на мели, – констатирует Берк, взмахивая пустой сумкой.

– У меня осталось кое-что в машине. Хочешь, принесу?

– Долго еще до конца обеда? – спрашивает Берк.

Я смотрю на часы:

– Двадцать минут.

– Валяй, – кивает Берк.

Лавируя между опорами трибуны, я выхожу под открытое небо, пересекаю беговые дорожки и иду по узкой бетонной тропинке к главному зданию. Сворачиваю к мобильным учебным классам. Белые крыши и стены домиков сверкают на полуденном солнце, заставляя меня щуриться. Мне сразу вспоминается ослепительный блеск снега на склонах горы Честнат, куда мы всей семьей ездили кататься на лыжах в январе шесть лет назад. Отец тогда упал и травмировал позвоночник, но покидать курорт отказался, чтобы не испортить отдых мне и маме. На моей памяти, наверно, это был последний раз, когда он проявил великодушие по отношению к кому-либо.

От слепящего сияния домиков у меня перед глазами темнеет, расплываются круги; края режущей белизны подергиваются пятнами, как помятое яблоко. Я козырьком приставляю ладонь ко лбу и только хочу отвернуться от домиков, как замечаю на верхушке одного крошечную фигурку: это Валентин Симмонс карабкается к краю крыши. У огромного дуба я замедляю шаг, подумав: а вдруг он сейчас свалится? Впрочем, ничего страшного не произойдет: домики низенькие – учиться в них все равно что сидеть в обувной коробке. На секунду меня отвлекает вереница муравьев, ползущих по стволу дуба: я мог бы развернуть целую дискуссию о том, что это может означать в контексте всего человечества. В следующее мгновение я забываю про муравьев, потому что мое внимание вновь притягивает Валентин. Он спрыгивает с крыши и, самодовольно улыбаясь, подходит к двери, словно надеется на приятный сюрприз. Его ожидания оправдываются: из глубины домика появляется какой-то парень, подходит к Валентину, причем так близко, что у меня создается впечатление, будто они целуются…

Стоп. Правда, что ли, целуются?

Я выглядываю из-за дерева, пытаясь рассмотреть получше, но мне все равно плохо видно. Может, они просто о чем-то увлеченно говорят, а со стороны кажется, будто обнимаются.

Парни отстраняются друг от друга, и я наконец могу разглядеть темные волнистые волосы, белую футболку, волевой подбородок и неизменную жизнерадостную улыбку – Лукас Маккаллум собственной персоной. А если учесть то, что на днях предлагал мне Лукас, вполне вероятно, что они действительно целовались. Но, матерь божья… Валентин Симмонс? Валентин Симмонс – гей?

Потом Лукас оборачивается, и я резко прячусь за деревом. Я смотрю на здание школы с подозрением, словно оно замышляет против меня что-то недоброе. Пытаюсь укротить свои мысли. Очевидно, Лукас улыбается за них двоих. Наверно, противоположности притягиваются.

Опустив голову, я бегу к парковке, но там, где дорожка упирается в газон, натыкаюсь на кого-то. Я пытаюсь прикрыть лицо ладонями, но, увидев, с кем столкнулся, восклицаю: