Читать книгу "Игрушка белоглазого чу - Глеб Васильев"

Трясясь как в лихорадке, Пузырьков прочитал последний абзац и сдавлено вскрикнул. Он все понял. Незримое око – это они с Гешей. Они, словно дети, спрятавшиеся за дверью или в шкафу, шпионят за своими персонажами, оставаясь незамеченными. Они, писатели, невидимые режиссеры и операторы, летают над головами людей, залезают в их спальни, проникают в ванные комнаты. Теряя собственные тела, забывая об их существовании, достигают оргазма одновременно с парочкой описываемых партнеров, морщатся от боли, которую испытывает тот или иной поранившийся персонаж. И ужас, парализовавший Лёню, ни что иное, как удар по лбу резко открывшейся дверью, в замочную скважину которой они с Гешей с таким упоением вглядывались. А за ударом – позор, стыд и угроза расправы. Ведь, по сути дела, они не только подглядывали за частной жизнью людей, часть из которых не выдуманы, а реально существуют, живут со своими чувствами, делами и заботами. Именно Они с Гешей, скрываясь в своем наблюдательном пункте, заставляли этих людей раздеваться и позировать перед замочной скважиной. Не их шпионское любопытство возникает по причине существования обнаженной натуры за дверью, а обнаженная натура возникает за дверью из-за бесцеремонного любопытства незримого ока. Доигрались, как и пророчил Чехов, ступили на живописную дорогу, ведущую никуда. Даже хуже, чем никуда – к погибели.

Лёня, движимый животным страхом и слепым инстинктом самосохранения, рванулся с кровати, намереваясь в два прыжка покинуть комнату и избежать кары. Но порыв оказался неудачным – со всей силы гулко упечатавшись лбом о раму второго яруса кровати, он безвольно повалился обратно. Кровь из рассеченного лба потекла по лицу и вместе с ней, теряя сознание, понял Лёня, вытекает его жизнь.

Пузырьков – виделось ему размыто – лежал в гробу, и ни один венок или траурная лента не украшали его груди. По очереди к гробу подходили желающие попрощаться. Первым подошел Руслан Шайморданов, наклонился к холодному лбу покойника, точно для поцелуя, но, вместо этого, плюнул жаркой слюной. Пузднецов, сам напоминавший труп, на секунду остановился возле тела и, даже не удостоив преставившегося взглядом, пошел дальше. Валя Петухова, одетая во все черное, сжимая в руке две алые гвоздики, вставила в Лёнины ноздри по цветку, фыркнула и удалилась. Женевьева, подойдя к гробу вплотную, задрала пеструю юбочку (вместо горошин ткань украшали довольно улыбающиеся круглые черепа), повернулась задом, приспустила трусики, чуть присела и обдала оплеванное лицо зловонными газами. Следом шли Владик Сяпля, хакер Крыса, Шамиль Нафиков с клочьями пены вокруг черного провала рта, родственники Шайморданова во главе с дедушкой Рашидом, семейство Удальцовых с заштопанным шарпеем Мотей на длинном поводке. Здесь же были директор школы Валерий Петрович под ручку с физруком, сторож дядя Вася, весело позвякивающий при каждом шаге – из каждого кармана его бесформенного ватника торчало по горлышку початой водочной бутылки, одинокая пенсионерка Нина Федеровна в сопровождении десятков кошек… Очередь казалась бесконечной. Каждый подошедший щипал мертвеца за щеки, втыкал в незрячие глаза зубочистки, произносил оскорбления и проклятья, резали бритвами щеки и подбородок, вонзали ножи под ребра и в живот. Артем Удальцов приподнял над гробом зашитого Мотю, и пес тут же излил на грудь Лёни тугую аммиачную струю. А ветхая Нина Федоровна, скаля обнаженную челюсть (щеки и губы были съедены кошками), впилась четырьмя оставшимися зубами в нос Пузырькова. Откушенный кровавый кончик бабушка заботливо сплюнула в гущу своих любимиц, которые, наплевав на правила приличия и траурный этикет, устроили безобразную драку за право скушать лакомство. Похоронную процессию замыкали два персонажа, которых мертвый Лёня, похожий на утыканную булавками куклу Вуду, слепленную из соломы и фекалий, узнал не сразу.

– Э… добрый вечер… – конфузясь и глядя себе под ноги, сказал первый. Внешне он напоминал румяного фарфорового пупса с большими прозрачными глазами голубого стекла. – Вы нас, наверное, не помните…

– Пухлячок, да чё ты с этой падалью трешь? – второй молодой человек, длинный и тощий, с бледными, изрытыми оспинами, щеками. – Эта сука нам кислород перекрыла, а ты ему «добрый вечер»!

«Пухлячок и Пачкун!» – осенило Лёню. – «Точно! Это же я отговорил Гешу от идеи написать про них цикл рассказов…»

– Ухи ему, шакалу, по самый хвост оторвать за такое, – продолжил Пачкун грубым и ломающимся, как ржавая кофемолка, голосом.

– Кажется, уже… – изумился Пухлячок. Действительно, левое ухо Лёне скрутил Владик Сяпунов.

– Дрочиться надо, когда кажется, лапоть, – Пачкун вытащил из широкой ноздри зеленую козявку и щелчком отправил в гроб. – Левое оторвали, за то правое на месте.

– Ну, знаете, это уже как-то слишком… да и запах… – Пухлячок отпрянул всторону, спрятав руки за спиной.

– Эх ты, чумадан драный, – Пачкун крякнул и рванул за правое ухо, и оно с треском отделилось от Лёниной головы. – Во! Совсем другой компот!

– Правда? – Пухлячок улыбчиво вздулся. – Я вишневый компот люблю, с ягодками – он такой кисленький. Бр!

– Пошли отседова, – Пачкун сунул трофейное ухо в карман и увел Пухлячка от окончательно оскверненного тела Пузырькова.

«Правильно, поделом мне», – чувствуя, что начинает портиться и наливаться трупным ядом, сокрушенно думал Лёня. – «Чего меня дернуло в эту аферу впрячься? Мне по жизни писательство в сраку не уперлось, а тут поди ж ты! Страдает графоманией Геша, а я теперь давай, расхлебывай. Совсем мертвый стал, как хрен знает что… И что дальше? Так меня в гробу и бросили, земле не предав. Гнить трупом да белеть костьми до скончания времен? Не такой я себе жизнь после смерти представлял… уж лучше бы ее вовсе не было, этой посмертной жизни!».

Погруженный в свои дохлые мысли, Лёня не заметил, что один из персонажей так и не появился на его похоронах. Да и стоило ли задуматься, почему дряхлый слепой старик не пришел с ним попрощаться?

26. Реки вспять

Я все понял – это неправильные пчелы и они делают неправильный мед.

Релика Винни-Пуха из м/ф «Винни-Пух»

Алексей подробно объяснил Геше, как кратчайшим путем добраться до общежития – всего-то квартала три-четыре. Но Друзилкин был настолько счастлив и беззаботен, что ни одна мысль не удерживалась в его переполненной воздушными мечтами голове. Естественно, Геша заблудился, сам того не заметив, – он просто гулял по темным улицам, пока небо из темно-синего не стало грязно-серым, а над домами забрезжили первые лучики солнца, пыльного от городского смога. Бессонная ночь никак на воодушевленном писателе не сказалась – шаг пружинил, бедра еле заметно виляли, намекая на игривость настроения своего владельца, ввысь возносилась насвистываемая мелодия. «Здравствуй, утро!» – радостно воскликнул Геша и громко рассмеялся, когда не замечать наступление этого времени суток и дальше было уже невозможно – слишком уж много угрюмы сонных людей, спешащих на роботу, встречалось по пути. Они со злобной завистью смотрели на бодро вышагивающего Гешу, увидев его широченную улыбку, понимали, что настроение на весь день испорчено, и воротили носы. Один прохожий, не выспавшийся и похмельный, специально споткнулся, в результате чего основательно наступил Геше на ногу. Эта мелкая бытовая неприятность на мгновенье спустила сверх нового гения с небес, но и этого хватило, чтобы Геша вспомнил о земных заботах. «О-ё-ёй» – спохватился он, – «Лёня ждал ужина, а тут уж и для завтрака поздновато будет». Оглядевшись по сторонам, Геша с облегчением обнаружил, что находится совсем недалеко от общаги. Продав заработанные доллары в ближайшем пункте обмена валют, Друзилкин опрометью бросился в ближайший продуктовый магазин. Через десять минут, держа в каждой руке по тяжелому пухлому пакету, набитому изысканными яствами и качественным алкоголем, он поднимался по узкой лестнице – транспортной артерии коробки общежития.