Читать книгу "Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро"

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Это был очень значительный вклад, но не считаю, что вклад единоличный. Я думаю, каждый писатель так называемого Бума внес что-то свое — и Карлос [Фуэнтес], и Варгас Льоса, и еще одного или двоих я назвал бы. Безусловно, Кортасар был очень значим. Думается, их совокупное влияние смогло возыметь такое действие именно потому, что каждый из них добавлял свое. Сила, которой обладали их произведения, вынесла литературу Латинской Америки в центр внимания нелатиноамериканской читающей аудитории. Я так сказал бы. Думаю, дело еще и в том, что испаноязычной литературы почти не существовало, и сам Карлос отмечает этот факт в ряде своих произведений. По большому счету, после «Дон Кихота» не появилось практически ничего. Роман как художественная форма не вызывал серьезного интереса. Я не отношу сюда испаноязычную драматургию — Гарсиа Лорку и других. Я говорю исключительно о романе. Он отсутствовал в мировом сознании, пока этот бум, словно по волшебству, не привлек внимание читателей в Европе и Соединенных Штатах.

САНТЬЯГО МУТИС. Вот именно, он и есть тот, кто сметает преграды.

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Многие из них жили в изгнании. Зачастую по той причине, что в произведениях не просто критиковали власти своих стран, но и обрушивались на них с нападками. Думаю, что литературные труды Габо превосходят остальные, и все же он вряд ли мог существовать сам по себе, в одиночку. Уверен, его творчество нуждалось в творчестве других, кого я упомянул.

ХОСЕ САЛЬГАР. Вспоминаю, как он приехал, чтобы привлечь к изданию «Ста лет одиночества» как можно больше внимания. Целой командой наезжают рекламу делать, добиваются, чтобы продажи до небес взлетели. Спецы эти по связям с общественностью… Бум начинается!

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Да, согласен целиком и полностью: он был драгоценным алмазом в короне. И тем не менее без других и он как писатель не появился бы.

ГРЕГОРИ РАБАССА. Не знаю, сыграл ли он в этом роль паладина, или, может, сам порядок вещей тогда уже начал меняться. Варгас Льоса вышел на сцену позже, однако Хулио Кортасар и Борхес тогда уже во весь голос заявили о себе. И другие литераторы — Бенито Перес Гальдос[78], например, серьезный писатель, но позабытый. Его «Донья Перфекта». Его «Насарин». Причем ни один из них не был подражателем. Каждый писал в своей манере. Никто не пишет так, как Хулио. Он больше всех признан в мире. Чему во многом способствовал Париж. Он пишет получше любого француза. Он пародирует всех французских интеллектуалов.

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Он действительно был представителем и образчиком этой разнонациональной литературы, если можно так выразиться. Поэтому, думаю, было бы неверно утверждать, что латиноамериканская литература вошла в сознание мира благодаря одному только Габо. Хотя, пожалуй, самое знаменитое из единичных произведений бума — и правда «Сто лет одиночества».

САНТЬЯГО МУТИС. Это Библия. Роман рисует картину жизни во всех ее подробностях, от начала и до конца. Эдакая разновидность человеческой породы, показанная и рассказанная с позиций правды людей, глубоко колумбийских по духу, той правды, какая здесь бытует, какой здесь живут… Что есть у Габо и за что весь мир благодарен ему, так это любовь к человеку. Этого у него не отнять.

ГРЕГОРИ РАБАССА. Я по-своему скажу, хотя, в общем, подобные формулировки уже устарели. В мое время — в эпоху свинга, джаза — мы выразились бы так: «Это кайф». У бразильцев на такой случай припасено словечко jeito[79]. Подошло бы сюда и испанское duende[80], но мне больше по душе понятие ángel — магия ангельского очарования. Так вот, у «Ста лет одиночества» определенно есть duende, и это duende зачаровывает, насылает на читателя ангельские чары. Безусловно, я считаю Габо очень сервантесовским по духу. Что в нем такого особенного? Отчего луна не сходит со своей орбиты? У него jeito самобытного писателя.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Меня много раз спрашивали, кто из всех латиноамериканских писателей и романистов, поднявшихся вместе с ним на волне бума, разделяет с ним этот бум. Мой ответ: никто. После него все выглядят блеклыми, посредственными. Он среди них и есть настоящий творец; остальные — отдельные личности, получившие хорошую рекламу, в том числе за компанию с другими. Потому что такое творение, как бум, — это плод изобретательности издателей. Они создали ажиотаж, который не по силам самому писателю. Но кто же заслуживает звание лучшего? Он… лучший писатель… Это неоспоримо.

САНТЬЯГО МУТИС. Хуан Рульфо, например, не попал в волну бума, как и Хосе Мария Аргедас. Думаю, по той причине, что в Аргедасе и Рульфо чувствовалось нечто очень тяжелое, зловещее. А СМИ в большинстве своем вынуждены нести мысль, что бедность — это путь к спасению души, что мы можем быть богатыми, что счастье заключается в достижении определенных целей и здесь все решает лотерея судьбы. У Рульфо же взгляды полярно противоположные. Он находится в плену у царства своих мертвых. Но однозначно отнести его творчество к определенной категории не так-то просто, в том числе и потому, что Рульфо — величайший среди них. Это Рульфо, Аргедас, Гимараеш, Габо… В общем, мне кажется, Европа тоже была ослеплена. По ряду очень важных причин. Например, Испания, хотя и наделена особым даром повествования, сейчас позабыла это искусство. В то время как все эти люди — чародеи в деле рассказывания историй… Поэтому Испания была посрамлена. Она переживала жуткие перипетии своей духовной истории. А нельзя не признать: иногда литература своей силой меняет целые страны, и рассказчики — те, кто рассказывает истории и произносит важные вещи, — при этом присутствуют обязательно. Это тоже привлекало к нему внимание.

ГРЕГОРИ РАБАССА. Роман производил впечатление латиноамериканского, потому что, по сути, он латиноамериканский и есть. Но казался особенным, не похожим ни на одну другую книгу. В нем чувствовалась подлинность. Он насыщеннее, но вместе с тем проще. Он выламывается из рамок, вырывается за пределы обыденного. Один Мелькиадес чего стоит! Я влюбился в этот роман. Давал его читать друзьям из Индии, особенно тот пассаж о санскрите, где говорится, что «буквы напоминали бельё, повешенное на проволоку сушиться…»[81]. И момент, когда он понимает, что цыгане происходят из Индии. Что-то мне не верится, чтобы Мелькиадес был родом из Индии, поскольку у цыган нет индийских корней. Ведь совершенно очевидно: самые могучие корни у цыган в Испании. Это чувствуется у того же Гарсиа Лорки. И у Альберти[82]. И в великом мексиканском матадоре Бельмонте.