Читать книгу "Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал"

Увидев, что дед уходит, Доменико издал вопль, который прорезал прозрачный воздух ледяного зимнего утра:

– Nonno!

Один из конвоиров с силой ткнул его прикладом в живот; от второго удара, в лицо, Доменико лишился чувств. Только тогда вновь стало тихо и его смогли затолкать в машину.

Назавтра Доменико снова увидел деда в зале судившего его военного трибунала Бари. Он не понимал, почему тот не подойдет поговорить, но решил, что если дедушка пришел, то, значит, по-прежнему его любит, и снова улыбнулся своей вечной улыбкой, которая не исчезла с его лица и тогда, когда военный судья вынес смертный приговор.

– Не плачь, дедушка! Война скоро закончится! – успел крикнуть Доменико, пока его вталкивали в поезд, который снова должен был отвезти его на север, в ведение командира роты. Дед смотрел на него с другой стороны перрона. Доменико показалось, что старик как-то сжался.

Обратный путь на плато был намного быстрее дороги в Беллоротондо. Через два дня после отъезда из Бари Доменико уже был в Виченце, на следующий день его перевезли на Азиаго, а оттуда – на вершину Коль-дель-Россо, куда направили уцелевших солдат из рот, уничтоженных 4 декабря. Недавно прибывший на новое место службы капитан немедленно назначил в расстрельную команду немногих оставшихся в живых солдат из роты Доменико, в том числе вызвал Кампану и Камброне.

Когда капитан скомандовал «Пли!», солдаты расстрельной команды застыли, встретив невинную улыбку Пальмизано, который все еще не понимал, что происходит. Убить его было выше их сил. Они выстрелили в воздух.

– Пли! – в ярости заорал капитан.

Солдаты снова промахнулись.

Офицер пригрозил им пистолетом, но те не повиновались.

– Ради бога, капитан!.. – крикнул Камброне. – Доменико не раз спасал нам жизнь! Меньше месяца назад он один заткнул два пулемета, не дававших нам высунуться из Вальбеллы!..

– Стреляйте, черт вас подери! Стреляйте!.. Я исполняю приказ! Иначе всех вас отправлю под суд!

Солдаты выстрелили, рыдая; когда Доменико упал, до них долетели его последние слова:

– Дедушка, я устал. Отведи меня домой.

Он лежал, скорчившись, на земле, и когда по его телу пробежала последняя яростная конвульсия, все тоже содрогнулись. Потом он вытянулся и затих. Товарищи окружили его, почтительно склонив головы. Камброне первым нарушил молчание.

– Сукин сын! – крикнул он, глядя капитану прямо в глаза.

Солдат словно обезумел. Он в ярости разрядил свою винтовку в неподвижное тело Доменико – но стрелял не в него, а во всех тех негодных командиров, которые вели их по альпийским плато от поражения к поражению, а сейчас принудили убить лучшего товарища, пусть он и был малость чудаковат и даже умер, не понимая, что происходит.

Когда обстоятельства смерти добряка Доменико Пальмизано дошли до деревни, его дед повесился на оливе. Новость потрясла жителей Беллоротондо и чуть было не вызвала народное восстание.

Джузеппе, сын покойного Франческо Паоло (17), уверовал, что с ним ничего не может произойти, и всю ночь излагал свою теорию товарищу, с которым нес караул на горном перевале. Была ясная январская ночь, и вершины, покрытые выпавшим за последние недели снегом, сверкали в свете полной луны. Это зрелище восхитило бы Джузеппе, не мерзни он так отчаянно, из-за северного ветра холод был невыносим. Никогда бы он не подумал, что можно так мерзнуть.

– Если есть божественная справедливость, со мной ничего уже не случится, – убежденно объяснял Джузеппе. – В начале войны нас, мужчин Пальмизано, было двадцать один, а сейчас осталось только девять! Несчастье, постигшее двенадцатерых из нас, защищает оставшихся.

От Джузеппе скрыли, что Доменико был расстрелян, и ничего не сказали о судьбе трех двоюродных братьев, павших при Капоретто, так что он еще не знал, что в живых оставались только пятеро; он по-прежнему думал, что последним погибшим из их семьи был Катальдо. Товарищ не отвечал. Еще поднимаясь на позицию, Джузеппе заметил, что тот неразговорчив, так что беседа почти сразу превратилась в монолог, который не прерывался до самого утра. Джузеппе не знал, как еще бороться с холодом и наваливавшейся дремотой.

Едва забрезжил рассвет, он сказал:

– Теперь можно не волноваться. Сегодня они уже не вернутся.

Напарник по-прежнему хранил молчание. Когда Джузеппе подошел к нему и слегка встряхнул за плечо, чтобы разбудить, тот мешком рухнул на дно траншеи, и только тут Пальмизано заметил спекшуюся кровь на его шее – пуля прошла навылет. Это могло случиться только во время атаки, отбитой накануне вечером, и Джузеппе понял, что всю ночь разговаривал с мертвецом.

Он даже не знал его имени. Джузеппе закрыл ему глаза, перекрестился и некоторое время постоял, сосредоточенно глядя на мертвого товарища, как делают официальные лица во время траурных церемоний. Затем взял винтовку, закинул за спину рюкзак и стал спускаться, потому что их давно должны были сменить. Лагерь оказался брошен. Подразделение бежало в спешке, никто не предупредил часовых. Джузеппе пошел наудачу, пытаясь сориентироваться по совершенно незнакомым ему вершинам. В Беллоротондо у каждого холма, у каждой впадины, у каждой террасы было привычное имя, но здесь Джузеппе чувствовал себя потерянным. С тех пор как его отправили на альпийский фронт, он только и делал, что бегал по горам, но никогда не знал, как они называются. Вдруг он услышал окрик:

– Halt![7]

Он наткнулся на австрийский патруль.

Через неделю Джузеппе, сын покойного Франческо Паоло, попал в лагерь военнопленных на востоке небольшого австрийского городка Маутхаузен и с ужасом обнаружил, что итальянские пленные тысячами умирают там в страшных мучениях. Еду распределяли охранники, выдававшие заключенным только то, что тем присылали их страны через Красный Крест. Высшее итальянское командование считало попавших в плен трусами и предателями и запрещало высылать им что бы то ни было.

В лагере Джузеппе встретил своего кузена Микеле (18), умиравшего от испанки. Он был одним из более чем ста тысяч итальянцев, попавших в плен в результате разгрома при Капоретто. Джузеппе подоспел как раз вовремя, чтобы в последний раз обнять его и закрыть ему глаза. Через неделю он сам умер от голода, не понимая, почему родные его бросили.

Анджелантонио (19), единственный брат нескольких сестер, тосковал по дому больше всех. И ведь его отправили дальше всех, во французскую Шампань. На Марне он затосковал так, что постепенно тронулся умом. Итальянским солдатам Второго корпуса армии генерала Альбриччи трудно было понять, какого черта они забыли там, на этом Французском фронте. Никто не объяснил им, что после катастрофы при Капоретто итальянское командование попросило помощи у союзников, пять французских и английских дивизий были направлены спасать Италию, а в ответ около сорока тысяч итальянцев перебросили в Шампань и Шмен-де-Дам, что должно было символизировать взаимную выгоду сотрудничества.