Читать книгу "Золотой осел. Апулея. Архетип трансформации - Мария-Луиза фон Франц"

Здесь можно было бы спросить себя, есть ли параллель между отношением человека второго века н. э. и человека сегодняшнего. У нас есть такие аналогии, особенно заметные в докладах и статьях по парапсихологии, магии и оккультным темам, где люди демонстрируют именно такое раздвоенное состояния очарованности или какой-то затронутости иррациональным, но в то же время — отчасти, чтобы показать свою просвещенность, а отчасти потому, что боятся — высокомерного отношения к материальному, подразумевая, что, конечно же, сам написавший в это не верит!

К своему большому удивлению, в Европе я также встречала таких первобытных людей, глубоко погруженных в магию, веря в нее стопроцентно, верящих в призраков, видящих их и разговаривающих с ними, но у которых проявляется такое же двойственное отношение. В нашей семье была домработница, родом из очень простой баварской крестьянской семьи, она была медиумом и могла общаться с призраками. Три недели в месяце она говорила с призраками и изгоняла их, и делала с ними все, что угодно. Но потом вдруг, она обычно чувствовала, что дело зашло слишком далеко, и говорила: «Вы знаете, привидений не существует, это все барахло». И на следующий день снова общалась с ними. Я была поражена в детстве, когда заметила это, пока не узнала, что сибирские шаманы, которые должны, в частности, справляться с парапсихологическими явлениями и иметь живой опыт по таким оккультным вопросам, и, следовательно, знать больше на эту тему, чем кто-либо другой, делают то же самое среди своих коллег. Когда они собираются вместе, они высмеивают все это, как будто в этом нет ничего, кроме обмана и мошенничества.

Поэтому есть две реакции: одна реакция шамана — страх, потому что эти материи опасны и сверхъестественны, и нужны некие усилия, чтобы оттолкнуть их, чтобы сохранилось эго, и человек смог бы держать голову над водой, другое отношение — это особенное отношение цивилизованного человека, и оно является раздвоенной реакцией любопытства, привлекательности и очарованности. Будет показано, что у Апулея была та же проблема. Он, с одной стороны, был полностью очарован оккультными парапсихологическими явлениями, а с другой — выражал реакцию презрения, которую мы можем интерпретировать либо как интеллектуальное удержание дистанции, либо как некий понятный страх.

Если углубиться в то, что происходит за экраном времени, в которое Апулею не повезло родиться, мы увидим, что это была эпоха, во многом напоминающая нашу собственную. Римская империя была внешне, политически, еще на вершине своего могущества, но исходный религиозный импульс, все моральные установки империи, уже полностью пришел в упадок[18]. Используя резкие выражения, Апулей на самом деле родился в разлагающемся трупе умирающей цивилизации, если иметь в виду духовные ценности. Внутри же распадающейся формы, в самом неожиданном уголке, уже начался процесс обновления, и начался он там, где никто никогда не ожидал этого — в Назарете — и вот он уже понемногу распространяется, тайно и подспудно, среди простых людей, в основном, среди рабов.

Если вы хотите получить представление о том, что думали о христианстве в то время культурные слои, привилегированные, образованные люди Римской империи, стоит прочитать письмо, которое Плиний написал императору Траяну в 119 г. н. э., оно является наиболее показательным документом, имеющимся об этом периоде у нас[19]. Когда Плиний стал администратором Вифинии, ему был анонимно представлен список людей, которые якобы принадлежали к секте христиан, которую обвиняли в том, что она несла опасность для государства. Он написал Траяну, что он арестовал этих людей, и, поскольку римских граждан нельзя было подвергать пыткам, он пытал двух женщин-рабынь, принадлежавших к этой секте. Но, как он написал, он не мог получить от них больше, чем pram superstitio (искаженное суеверие). Эти люди встречались по воскресеньям, в день, который они назвали днем Господним. Они пели определенные песни, произносили вместе определенные молитвы, и затем участвовали в трапезе. Поскольку это могло быть место для затушевания политического заговора, он запретил воскресные трапезы, но в остальном пренебрег этой «сдвинутой сумасшедшей толпой». Расследование, однако, добилось желаемых результатов: на рынке мяса вновь произошли улучшения. Мясники и торговцы скотом жаловались на то, что животных больше не покупали для жертв, но теперь рынок оправился!

Слова pram superstitio — «искаженные суеверие» — указывают на то, что образованный человек того времени думал об этом новом подпольном движении, и показывают основную линию интереса среди людей, которые серьезно искали религиозное утешение. Процветающими были мистерии Митры, Диониса, Сераписа и Исиды, в которых люди находили внутреннюю наполненность. Однако лишь малая часть населения была инициирована в такие тайные мистериальные культы. Большая же часть больше ни во что не верила. Они придерживались своего рода нигилистической или рациональной философии, а религиозные интересы низших слоев населения регрессировали до первобытного уровня магии и суеверия, астрологии, прорицания, хиромантии и других архаичных связей с бессознательным.

Апулей сначала пошел в школу в Карфагене, а затем в Афинах, где он изучал философию и риторику и стал одним из единомышленников Плутарха. Он стремился получить посвящение в как можно больше тайных культов, и благодаря своей семье ему удалось получить доступ к ним. Он был, вероятно, посвящен в Элевсинские мистерии, он ходил в пещеру Трофония, а затем путешествовал по Малой Азии в поисках других мистических культов — вероятно, митраистских.

Из работ Апулея полностью сохранились только его «Апология», несколько философских эссе, и этот роман[20]. Из-за своих порнографических эпизодов, «Золотой осёл» был любимым чтением всех бедных монахов и послушников в монастырях в средние века. Они переписывали её, получая оттуда всю запретную информацию и, благодаря этой привычке, книга, к счастью, сохранились до наших дней.

Чтобы подойти к содержанию романа, нам сейчас нужно кратко рассмотреть философские идеи автора, особенно те, которые относятся к его теории человеческой души. Как параллель плутархову De Genio Socratis, Апулей вывел свои собственные идеи под названием De Deo Socratis. В этой работе о сократовском даймоне[21] он развивает очень интересную теорию, суть которой такова: Олимпийские боги, в которых люди должны были верить в те времена, были, как он говорит, слишком далеко, чтобы эмоционально беспокоиться о человеке. Зевс иногда посматривал вниз, так сказать, и если все было уж очень плохо, он посылал молнию, но в ином случае Боги не заботились о человеческих делах каким-либо эмоциональным образом. Человек не может, следовательно, общаться с олимпийскими богами по поводу своих маленьких печалей и того, что можно назвать своими эмоциями и чувствами. Посредниками в таком общении выступили daimones, демоны, в положительном смысле этого слова. Много позже, эти daimones стали архетипическими моделями существ, ставших в христианстве ангелами. Они донесли молитвы человеческих существ до олимпийских богов, и вмешивались там и сям в качестве посыльных.