Читать книгу ""Зверобои" штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага - Владимир Першанин"

Кроме всего прочего, майор искал новые реактивные истребители «Мессершмитт-262», которые надлежало взять под охрану. Но таковых не оказалось. Зато уцелел обширный продовольственно-вещевой склад, возле которого уже собралась толпа.

Экипажи танков, самоходок, десантники тащили коробки с продуктами, ромом, вином, добротные авиационные куртки и меховые унты. Кое-кто из десантников уже прикладывался к откупоренным бутылкам.

Лыков дал попользоваться добычей, затем скрестил руки.

— Хорош! Склады закрыты.

— Это почему закрыты? Мы тут кровь проливали, а для нас харчей жалко.

— Несправедливо!

Но авиационный интендант уже расставил посты, а солдаты роты обслуживания сдернули с плеч карабины.

Вмешался Чистяков, который, несмотря на свои двадцать два года, всегда брал инициативу в руки, распоряжался по-деловому и лишней болтовни не терпел.

— Кто старший из танковой роты?

— Ну я, — отозвался закопченный старший лейтенант с перевязанной ладонью. — Ротный сгорел вместе с машиной.

— Командуй своими. Мы пока в немецком тылу. Анархию прекращай. Экипажи машины бросили, трофеи ищут.

Старший лейтенант был мужик понятливый и сразу включился в дело. Требовалось срочно вывезти раненых и обгоревших, которых набралось свыше сорока человек. Около двадцати погибли. Десантники и танкисты, понесшие самые большие потери, мрачно рассуждали:

— Зато километр взлетной полосы отвоевали.

— У огня погрелись…

— Консервами и барахлом на складе разжились.

Раненых погрузили на «студебеккеры» и отправили в Ландсберг. Для погибших долбили могилу, расширяя воронку на небольшом холме. У танкистов в строю остались четыре машины, еще две требовали ремонта. Два танка сгорели.

Чистякову повезло больше — он не лез вперед так неосторожно, как погибший командир танковой роты. Но досталось и его батарее. С разрешения Лыкова он сгонял на «Виллисе» к подбитой самоходке Петра Тырсина, своего неофициального заместителя.

Тырсину было за тридцать — самый старший по возрасту командир в батарее. В овчинной безрукавке и промасленном комбинезоне он вместе с поредевшим экипажем занимался ремонтом. Отложив кувалду, доложил Чистякову:

— Раненого эвакуировали, «студебеккер» подъезжал.

— Как он? Сильно ранен?

— Ничего, выживет. Его ребрами крепко приложило, а осколочные ранения неглубокие. Могло и хуже быть. Мы в корпус два снаряда словили. Болванка ходовое колесо смяла, и гусеница, вот, порвана.

— Почему вдвоем с механиком работаете? Где остальные?

— Радист связь налаживает, а наводчик на бугре с автоматом нас сторожит. Мы тут в чистом поле одни ковыряемся, да еще танк подбитый, вон, почти за километр.

Смуглый, с темными кудрями, похожий на грека, Петр Тырсин снял танкошлем, вытер пот с лица — намахался кувалдой. Вытряхнул из пачки трофейную сигарету, угостил Чистякова. Закурил и механик, сержант в заскорузлой телогрейке.

— Где сигаретами разжились?

— У фрицев, которые по нам стреляли.

— Туго пришлось?

— Метко сволочи бьют. Если бы ближе подъехали, они бы нас кумулятивными снарядами пожгли. А болванки броню не взяли, хотя оглушило крепко.

— Пушки вдребезги, — похвалился радист, который тоже вылез покурить. — И семь мертвяков. Некоторых по кускам раскидало.

Петр Тырсин служил в армии с начала тридцатых, начав с рядового бойца. Закончив артиллерийское училище, долго командовал гаубичным взводом. Войну встретил под Смоленском, воевал на Дону, дошел до Днепра, был несколько раз ранен. Когда стало остро не хватать командиров тяжелых самоходных установок, снова переучивался и стал командиром «зверобоя».

Петр Семенович Тырсин был мастер на все руки, воевал расчетливо и умело. По службе его не продвигали из-за малого образования — пять классов сельской школы. Да и сам он на глаза начальству не лез, держался в тени. Но дело свое знал и выполнял на совесть.

Бронебойный снаряд вмял, расколол ведущее колесо и застрял в нижней части лобовой брони, напротив места механика-водителя. Остатки колеса уже выбили и пытались вытащить застрявшую болванку, которая будет мешать при установке нового колеса.

— «Гадюки», глянуть не на что, — материл Тырсин компактные немецкие пушки калибра 75 миллиметров. — Высота — метр с колесами, а лупят крепко.

— Поэтому я тебе их поручил, — сказал Чистяков. — Метко бьешь. За километр их не просто достать.

— Чего там, — отмахнулся старший лейтенант. — Гаубица мощная, прицел тоже неплохой. Но с десяток снарядов потратили.

— Товарищ капитан, — торопил Чистякова сержант, водитель «Виллиса». — Товарищ Лыков на полчаса машину дал. Пора возвращаться.

— Езжай, Александр, — затоптал в снег окурок Петр Тырсин. — Если что, танкисты помогут. Главное, чтобы ремонтники быстрее приезжали. Торчим тут в степи…

Но не все танкисты могли в случае столкновения с отступающими немцами помочь неполному экипажу старшего лейтенанта.

В ближней к нему «тридцатьчетверке» хотя бы проворачивалась башня и действовало орудие. Другой танк был сильно поврежден, а из двух сгоревших вытаскивали обугленные тела. Запах жженой резины смешивался с духом горелой плоти.

Сержант-шофер, привыкший на «Виллисе» возить начальство, сморщил нос и увеличил скорость.

— Стой! — толкнул его в плечо Чистяков.

Сержант затормозил и вопросительно глянул на капитана.

— Товарищ Лыков ждут!

— Подождут…

Александр вылез и подошел к «тридцатьчетверке», угодившей под взрыв фугаса. На ходу снял танкошлем. Оглядел исковерканную машину, вокруг которой темнело пятно растаявшего снега. Останки танкистов укладывали на плащ-палатки.

Некоторых разорвало на части. Предстояло идентифицировать тела. Чистяков знал по опыту, что опознать всех не удастся. Разложат то, что осталось, на равные части, завернут потуже в брезент — вечный вам покой, ребята!

— Весь экипаж? — спросил Александр.

— Все пятеро, — подтвердил младший лейтенант. — В той машине четверо уцелели, а в третьей всего один, да и тот обгорел, как свечка. Вряд ли выживет.

— Ладно, поехали мы, — не нашелся, что сказать в ответ, Чистяков. А когда машина тронулась, буркнул, глядя на недовольного шофера: — Понюхал, чем танковый бой пахнет? Набрал трофейной жратвы, ногу поставить некуда.

Александр пнул звякнувшие картонные ящики, которые не поместились в багажнике и громоздились друг на друге между сиденьями.

— Зря вы, товарищ капитан, — обидчиво поджал губы круглолицый водитель. — Вы, конечно, офицер заслуженный, в орденах. Но и я уже полтора года на фронте. Братана потерял, погиб он, а сам я ранетый в ногу снарядом прошлой осенью.