Читать книгу "Людмила Гурченко - Екатерина Мишаненкова"

Первым «хорошим немцем» в жизни Люси был денщик командира части, Карл — он поймал Елену на нарушении распоряжения, но только погрозил пальцем и отпустил. А потом, когда присматривал за русскими женщинами, занимавшимися уборкой, настроил радио на московский канал. Впервые за полгода в оккупированном Харькове громко прозвучала сводка Совинформбюро.

Вскоре после этого Люся и решила рискнуть и присоединиться к детям, дежурившим с кастрюльками у солдатской столовой. Но она уже прекрасно понимала, что детей много, еда достанется не всем, значит, надо поступать так, как всегда советовал папа — выделиться из толпы. На то она и будущая актриса!

И она сделала то, что умела — запела. Сначала «Катюшу», а потом немецкую песенку, в которой не понимала ни слова — сее прекрасной памятью, она легко заучивала песни на незнакомом языке, пусть он и звучал для нее абракадаброй. Это была знакомая каждому немцу рождественская песенка «O Tannenbaum». Успех был выше всех ожиданий — Люсе налили полную кастрюльку супа, а главное, ее после этого запомнили и вскоре уже сами ждали к обеду маленькую «Лючию шаушпиллер».

Что означало это странное слово, Люся не знала. А потом, конечно, забыла об этом, в жизни было много и других забот. Но спустя много лет, когда она после «Карнавальной ночи» поехала в Германию в составе советской делегации, она вдруг услышала: «Шаушпиллер Людмила Гурченко». А потом и перевод слова, которое так интересовало ее в шестилетнем возрасте: «Актриса».

Летом 1942 года жизнь в Харькове оживилась. Заработали Театр оперетты и кинотеатр. Фильмы шли немецкие, без перевода, но ходили в кино только местные жители, немцы боялись скопления народа. Первым фильмом в жизни Людмилы Гурченко стала «Девушка моей мечты». Это был фурор, фейерверк, переворот в душе шестилетней девочки. Она увидела живое воплощение своих грез — вот оно, счастье, вот кем она хочет стать, когда вырастет! Именно тогда она впервые твердо сказала себе, что обязательно будет киноактрисой.

А война продолжалась. Обстрелы, бомбежки. Осенью немецкую часть, стоявшую в Харькове, возглавил новый командир, после чего все поблажки и кормежки прекратились. Вновь подкрался призрак голода, но Люся и тут не унывала — мальчишки-хулиганы взяли ее в свою компанию, воровавшую на базаре еду. Сейчас, конечно, можно ужаснуться и возмутиться, но для голодного ребенка такой способ добычи еды казался не хуже других — все средства хороши, чтобы выжить. К тому же в семь лет подобные авантюры воспринимаются не как преступление, а как приключение. Правда, когда она рассказала об этом маме, та пришла в ужас и заставила ее пообещать никогда больше не воровать. Но толку от этого не было, слишком уж сильно засел в Люсе страх перед голодом. Она дала слово, но подворовывать продолжала до двенадцати лет, и где-то в укромных уголках у нее всегда были запасы на «черный день». Кстати, Толика — одного из Tex*censored*raHOB — Людмила Гурченко встретила через много лет, когда работала в «Современнике». Конечно, он к тому времени тоже был давно не *censored* таном, а серьезным человеком, горным инженером. Но память об оккупации и в нем засела так крепко, что когда он увидел Людмилу Гурченко в фильме, то сразу узнал в знаменитой актрисе свою семилетнюю подружку.

Потом была зима 1942–1943 года, темная, ледяная, страшная, когда голод все же догнал маленькую Люсю, и она едва не стала еще одной строчкой в списке миллионов жертв войны. Она лежала без движения, ничего не видя, не помня и уже не желая от жизни. Но Елене удалось спасти дочь — под бомбежками она выволокла из горящего немецкого склада коробку с тушенкой и спасла дочь от голодной смерти. Если бы не удалось — умерли бы обе, ведь и сама она держалась только потому, что ей надо было заботиться о Люсе. От звуков бомбежек она уже не вздрагивала и не раз в минуты отчаяния говорила, заслышав рев сирен: «Господи, вот бы р-раз-и все! Ну нет же сил! Ну нет же сил! Больше не могу.»

15 февраля 1943 года закончилась первая оккупация, и в Харьков вошла Красная армия. Но. всего на месяц. Да и этот месяц не запомнился ничем хорошим. Снова были казни и грабежи — расстреливали пленных немцев и тех, кто на них работал, а потом толпа набрасывалась на трупы и раздевала их, вырывая вещи друг у друга.

А потом Красная армия отступила, и началась вторая оккупация, еще более страшная, чем первая, потому что на этот раз в город пришли эсэсовцы.

С шести вечера был объявлен комендантский час, вновь начались расстрелы, теперь куда более массовые, но и днем ходить по улица было небезопасно. Всех подозрительных просто вешали на балконах, а иногда и попросту — сгоняли собаками всех, кто был на базаре, и травили газом в черных машинах-«душегубках».

Но несмотря на все это, вторую оккупацию Люся с матерью пережили даже легче, чем первую. Видно, ко всему человек привыкает. Слабая несамостоятельная Елена к тому времени превратилась в настоящего бойца за жизнь. Сначала торговала табаком, потом устроилась уборщицей в «приличное» кафе, которое посещали успешные торговцы и младшие немецкие офицеры. Кстати, в этом кафе маленькая Люся впервые влюбилась — в красавца-музыканта, игравшего там на баяне и певшего песни прекрасным баритоном. После освобождения выяснилось, что он там шпионил для партизан, но что с ним стало потом, она никогда не узнала.

Глава 4

И вот 23 августа 1943 года Харьков наконец-то был окончательно освобожден. Война еще продолжалась, но жизнь в городе начала налаживаться уже по мирному образцу. Не было больше казней и комендантского часа, стали вновь открываться предприятия, отстраивались разрушенные здания. Люсина мама устроилась в кинотеатр — работать ведущей «джаз-оркестра», игравшего перед сеансом. А сама Люся пошла в школу. Ближайшая русская школа была далеко, поэтому она пошла в украинскую, хотя почти не знала языка. Впрочем, она такая в классе была не одна, первое время половина детей хихикали над каждой фразой учительницы. Но через несколько месяцев привыкли и выучили украинский не хуже русского.

А после школы Люся бежала в кинотеатр. Благодаря тому, что ее мама там работала, она могла ходить в кино бесчисленное количество раз, да еще и одноклассников с собой водила.

Кроме кинотеатра, было еще одно место, где Люся обязательно бывала каждый день — госпиталь. Она пела для раненых, танцевала, смешила их, рассказывала новости, выполняла разные мелкие поручения. И для всех у нее был свой репертуар. Тяжелораненым, к которым ее приглашали медсестры, она пела что-нибудь торжественное о войне, выздоравливающим — о любви, совсем молоденьким солдатам — о матерях. Ей аплодировали, угощали чем-нибудь, заказывали новые песни. И она уходила из госпиталя счастливой, чувствуя себя настоящей артисткой, посвятившей себя служению людям и искусству.

Осенью 1944 года Людмила Гурченко поступила в музыкальную школу имени Бетховена, в класс «по охране детского голоса». На экзамене нужно было: спеть, повторить музыкальную фразу, которую сыграют на рояле, отбить ладошками предложенный ритм. Естественно, все дети пели детские песенки, а юная артистка Люся, чувствуя себя опытным профессионалом, исполнила несколько песен из своего репертуара, с которым выступала в госпитале. Да еще и с жестикуляцией — это был такой изобретенный ею способ исполнения, который она так и называла «песня с жестикуляцией». Комиссия рыдала от смеха, и, разумеется, ее тут же приняли.