Читать книгу "Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас"

Для плотин нужны были бревна. Эти расходы она, естественно, полностью взяла на себя. Она как раз только что заложила недостроенное бунгало. Все деньги, полученные в банке, ушли на покупку бревен, и достроить бунгало так и не удалось.

Доктор был не так уж неправ. Вполне вероятно, что именно с той поры все всерьез и началось. Да и кто, в самом деле, мог бы сохранить хладнокровие и смотреть, не впадая в отчаяние и ярость, как эти плотины, трепетно возводимые сотнями крестьян, пробужденных наконец от тысячелетнего оцепенения внезапной и шальной надеждой, рушатся как карточный домик, прямо на глазах, за одну ночь, под стихийным и неумолимым натиском океана? И, не желая задумываться о том, как вообще могла возникнуть столь безрассудная надежда, любой, наверно, склонен был бы объяснить всё — начиная с извечной нищеты этой равнины и кончая болезнью матери — событиями той роковой ночи и держаться за это поверхностное, но соблазнительное объяснение, свалив всю вину на разрушительные силы природы.

Обычно Жозеф заставлял Сюзанну купаться подолгу. Он хотел, чтобы она научилась как следует плавать и могла купаться вместе с ним в море, в Раме. Но Сюзанна уклонялась. Иногда, особенно в сезон дождей, когда весь лес затопляло за одну ночь, течение несло трупик какой-нибудь утонувшей белки, мускусной крысы или птенца павлина, и это действовало на нее угнетающе.

Поскольку мать не прекращала свое нытье, Жозеф вышел из воды. Сюзанна оторвалась от ожидания автомобилей и последовала за ним к бунгало.

— К черту все это дерьмо, — сказал Жозеф, — завтра едем в Рам.

Он посмотрел издали на мать.

— Мы идем, — крикнул он. — Не ори так!

Он перестал на время думать о лошади, потому что думал о матери. Он торопился к ней. Мать стала плаксивой с тех пор, как начала болеть. Она стояла вся красная и продолжала жаловаться.

— Чем ругаться, ты бы лучше таблетки приняла, — сказала Сюзанна.

— Чем я прогневила небо, — вопила мать, — почему у меня такие паскудные дети?

Жозеф прошел мимо и поднялся по лестнице в бунгало, потом спустился со стаканом воды и таблетками. Мать, как обычно, сначала стала отказываться. И как обычно, в конце концов приняла. Каждый вечер после купания им приходилось давать ей лекарство, чтобы ее успокоить. Потому что в глубине души она не могла вынести, когда они хоть ненадолго отвлекались от тягот их общей жизни на равнине. «Она стала вредная», — говорила Сюзанна. Жозеф молчал, ему нечего было возразить.

Сюзанна пошла в кабинку для мытья, облилась водой из кувшинов и оделась. Жозеф не обливался; он так и оставался в плавках до следующего утра. Когда Сюзанна вышла из кабинки, на веранде играл патефон, Жозеф лежал в шезлонге и уже не думал больше о матери, а снова думал о лошади, поглядывая на нее с отвращением.

— Невезуха, — сказал Жозеф.

— Продай патефон и купи себе другую, хорошую, тогда ты сможешь делать три ездки вместо одной.

— Если я продам патефон, я свалю отсюда в тот же день.

Патефон занимал серьезное место в жизни Жозефа. У него было пять пластинок, и он заводил их каждый вечер после купания. Временами, когда ему делалось совсем тошно, он крутил их без конца одну за другой чуть ли не до полуночи, пока мать не вставала во второй или в третий раз и не грозила выкинуть патефон в реку. Сюзанна взяла кресло и села рядом с братом.

— Если ты продашь патефон и купишь лошадь, то через полмесяца ты купишь себе новый.

— Полмесяца без патефона — и я сваливаю!

Сюзанна отстала от него.

Мать готовила в столовой ужин. Она уже зажгла ацетиленовую лампу.

В этих краях темнело быстро. Как только солнце скрывалось за горой, крестьяне разводили огонь, чтобы отпугивать хищников, а дети, визжа, бежали домой, в хижины. Едва они начинали что-то понимать, родители приучали их остерегаться страшной малярийной ночи и диких зверей. Впрочем, тигры в этих местах были куда менее голодны, чем дети, и нападали на них очень редко. Не из-за хищников гибли дети в болотистой низине Кама, омываемой с западной стороны Южно-Китайским морем, которое мать упорно именовала Тихим океаном, — название «Южно-Китайское море» казалось ей несколько захолустным, ибо в юности она грезила о «Тихом океане», а вовсе не о каких-то там морях, которые только все запутывали, — и обнесенной с востока длинной горной цепью, которая начиналась далеко в глубине азиатского континента, дугой тянулась вдоль побережья и спускалась к Сиамскому заливу, где уходила под воду и вновь выныривала на множестве островов, становившихся все мельче и мельче, но одинаково густо покрытых темными тропическими зарослями. Дети гибли здесь вовсе не из-за тигров, а от голода и от болезней, вызванных голодом, да на дороге, попадая под колеса машин. Дорога пересекала узкую равнину по всей ее длине. Она была задумана и проложена для того, чтобы перевозить будущие богатства равнины в Рам, но равнина была настолько бесплодна, что там не оказалось никаких богатств, кроме детей с розовыми ротиками, вечно разинутыми от голода. Так что дорога служила, в результате, только охотникам, которые проезжали по ней не останавливаясь, и детям, собиравшимся там для игр в голодные стайки: дети, даже голодные, не могут не играть.

— Пойду ночью в лес, — неожиданно объявил Жозеф.

Мать бросила возиться у плиты и встала перед ним.

— Не пойдешь! Я говорю, не пойдешь!

— Пойду, не спорь, это бесполезно.

Когда Жозеф слишком долго сидел на веранде лицом к лесу, его охватывало непреодолимое желание охотиться.

— Возьми меня с собой, — попросила Сюзанна. — Возьми, Жозеф.

Мать раскричалась еще больше.

— Не хватало еще брать женщин на ночную охоту, — рассердился Жозеф. — А ты кончай орать, а то я уйду сию же минуту.

Он отправился к себе в комнату и занялся маузером и патронами. Мать, причитая, вернулась в столовую и снова принялась за готовку. Сюзанна осталась на веранде. Когда Жозеф уходил на ночную охоту, они ложились поздно. Мать пользовалась случаем, чтобы, как она выражалась, «привести в порядок свои счета». Какие счета — неизвестно. Но, во всяком случае, в эти ночи она не спала. Время от времени она отрывалась от бумаг, выходила на веранду, прислушивалась к лесным звукам, вглядывалась во тьму, стараясь высмотреть свет от фонаря Жозефа. Потом снова усаживалась за работу, за свою «безумную бухгалтерию», как говорил Жозеф.

— Идите есть! — позвала мать.

На ужин опять были ибисы и рис. Жена капрала принесла несколько поджаренных рыбешек.

— Опять бессонная ночь, — сказала мать.

Она казалась еще бледнее от фосфоресцирующего света лампы. Лекарство начало действовать. Она зевнула.

— Не волнуйся, мама, — ласково сказал ей Жозеф, — я вернусь непоздно.

— Так ведь я не за себя боюсь! Что будет с вами, если меня удар хватит?

Она встала, вынула из буфета коробку соленого масла и банку сгущенного молока и поставила перед ними на стол. Сюзанна щедро полила рис сгущенкой. Мать сделала себе несколько бутербродов с маслом и ела их, окуная в чашку с черным кофе. Жозеф ел ибиса. Сочное темное мясо с кровью.