Читать книгу "Шестнадцать деревьев Соммы - Ларс Миттинг"

Заголовок «Touristes décédés à Authuille. Un enfant disparu» тянулся через три столбца. «В Отюе погибли туристы. Пропал ребенок».

Я читал новость о смерти мамы и отца. Я читал о том, что тогда произошло, с точки зрения местного журналиста, не имевшего представления о том, что потом будет напечатано в «Событиях года: 1971». Это был пятничный выпуск газеты, еще суток не прошло после их гибели.

«Вчера утром был объявлен в розыск трехлетний ребенок, пропавший в окрестностях Отюя. Тела его погибших родителей, туристов из Норвегии, были обнаружены в лесистой местности к северу от деревни. Они утонули в одной из многочисленных запруд на реке Анкр. Осмотр тел позволяет предположить, что они наткнулись на один из неразорвавшихся газовых снарядов и упали в воду, потеряв сознание. Ребенок, мальчик, предположительно потерялся до или после этого, и вчера на его поиски вышло множество людей.

Несчастье случилось ночью или ранним утром. Повсюду в лесу установлены щиты, предупреждающие об опасности, и остается непонятным, почему пострадавшие оказались в этом месте. То, что находиться там опасно, всем известно: в нынешнем году это уже третий случай в нашем округе, когда неразорвавшиеся снаряды времен Первой мировой войны привели к человеческим жертвам».

Последняя вырезка из субботнего выпуска. В ней сообщалось, что, когда газета была подписана в печать, меня все еще не нашли. Приехал родственник из Норвегии и опознал погибших.

Дедушка, видимо, взял с собой наши фотографии. Потому что в газете был снимок, на котором я стою перед амбаром в Хирифьелле. На другом фото была женщина в полицейской форме. Подпись под этим снимком сообщала, что ее зовут Ж. Берле, а в самой статье она рассказывала, что поисковики со специально обученными собаками искали норвежского мальчика с пятницы, беспрестанно, безрезультатно, в том числе и на дне реки – там, где утонули его мать и отец. Искать было трудно, сказала она, вода мутная от ила, а в лесу земля скрывает снаряды.

Последняя вырезка была из вторничного номера, когда все уже закончилось. Во всяком случае, для поисковиков.

«Пропавшего норвежского ребенка обнаружили в понедельник утром в приемной врача в прибрежном городке Лe-Кротуа. В полиции предполагают, что ребенок был похищен, но не раскрывают подробностей расследования. Объяснений тому, как мальчик очутился так далеко от места исчезновения, не выдвигалось. Состояние ребенка не вызывает опасений, на нем обнаружено лишь несколько мелких ссадин».

Меня пронзила дрожь. Словно все произошло заново. Я-то воображал, что Анкр – большая и чистая река вроде Лаугена, но теперь мне явилась окончательная истина. Смерть застала моих родителей в стоячей илистой воде. Вот как было дело.

Сначала я попробовал убедить себя, что все объясняется безобидно: что Эйнар услышал о их смерти и поэтому заказал французские газеты. Но страницы смялись и пожелтели, по краям размахрились, а заметки были жирно обведены шариковой ручкой.

Он там бывал. Главное, искал ли он что-то или бежал от чего-то?

Или это он убил их во Франции…

«Лес к северу от Отюя». До сих пор я думал, что они погибли на открытом месте, на заповедном поле боя, сохраняемом как музей под открытым небом. Но если верить газете, это была густая чащоба.

Может быть, на похоронах мамы и отца дедушка не просто в сердцах помянул проклятый лес. Этот лес должен существовать в действительности. Где-то недалеко от Отюя.

Я отогнал от себя эти мысли. Продолжил поиски – нашел ключ от сарая, расчистил место между бухтами видавших виды канатов с дырявыми сетями и затащил «Патну» внутрь. Погода все время менялась. Тепло сменилось сильными порывами ледяного ветра, поднялась крутая волна. Часом позже ветер утих и засияло солнце. Прошел грибной дождик. Потом ливень в три ручья – и снова солнце.

Время от времени проплывала рыбачья лодка, но всегда с другой стороны острова.

Я снова зашел в столярную мастерскую и долго стоял, разбираясь в своих предчувствиях и прикидывая возможности. Мог ли хозяин этой мастерской убить моих отца и мать?

В первую секунду эта мысль вызвала к жизни мстительность, в следующую – жалость.

Пастор сказал, что Эйнар стал верующим. «Его вера была твердой, как камень, исполненной муки и раскаяния».

Но ведь к пастору он явился уже в 1967 году, подумал я. Эйнар терзался раскаянием задолго до встречи с моей матерью, а значит, до ее гибели в 1971-м.

«Да от жадности».

Я не нашел и следа жадности на Хаф-Груни. Монастырь какой-то.

4

Я поднял весла и посмотрел в сторону анстского берега. Она должна жить где-то недалеко. Если, конечно, не привыкла к очень дальним полуночным прогулкам. «Этим летом буду здесь», – сказала она. Живет дома с родителями, наверное. Мне совсем не хотелось стучаться в дверь, чтобы ее родители мне открыли. Кроме того, я не видел дома, который подходил бы ей, – только жилища старых холостяков, у которых в саду стоят бочки с дизельным топливом и ловушки на краба.

«Патна» скрипнула. Было все еще противно пользоваться лодкой, задавившей Эйнара насмерть. Пока я подгребал к сараю и затаскивал туда лодку, надо мной кружило несколько чаек. Я открыл «Коммодор», натянул на ноги сухие кроссовки и пристроил «Лейку» через плечо.

Погода снова поменялась. Дневной свет вдруг резко потерял яркость, будто солнце обернули в пергаментную бумагу. Землю окутал молочно-белый туман. Он то сгущался, то редел, пропуская на несколько минут ослепительно-сухие солнечные лучи, и я уже не чувствовал связи между местами, которыми шел. Постоял минутку возле развалин каменного дома, а в следующую минуту уже оказался на тесной дорожке между забором и дорогой. Мимо с ревом промчался оранжевый «Воксхолл».

Время от времени я брал «Лейку» в руки и делал снимки. Но я больше не чувствовал в себе прежней неодолимой тяги, гнавшей меня по миру, чтобы ловить его в аппарат, и подсказывавшей, что ничто не должно остаться незапечатленным. Все, что попадалось мне здесь, было так переменчиво, и мне теперь почти не хотелось узнать, что из этого настоящее, а что – нет. Мне не хотелось, чтобы проявочная эмульсия хранила готовый ответ. Который ждал бы меня по возвращении домой и, может быть, противоречил бы тому, что я предпочел запомнить.

Но вот я увидел кое-что. В кристально четком проблеске между ватными облаками тумана. Деревянный дом. Первый, увиденный мною на Шетландских островах. Высокий и просторный, трехэтажный, стилем резко отличающийся от своего окружения. Плоская крыша, большие окна. Выкрашенный в светло-желтый цвет фасад обрамляли высокие колонны, а широкая лестница, защищенная от непогоды застекленной надстройкой, заканчивалась широкой двойной дверью из сияющей коричневой древесины. Вокруг участка тянулась высокая кованая ограда, покосившаяся и ржавая. Вид из самых верхних окон был, должно быть, великолепен: ведь дом стоял на самом краю утеса, нависающего над морем.