Читать книгу "No Woman No Cry. Моя жизнь с Бобом Марли - Хэтти Джонс"

Боб мог легко погибнуть в ту ночь. Слишком легко. Когда я с ним попрощалась, он пошел на кухню и стоял там, чистил грейпфрут. Стрелявший в него целился в сердце, но пуля только поцарапала бок и попала в локоть. Там она и осталась навсегда, Боба и похоронили с этой пулей.

Тетушка была с детьми в Булл-Бэй, когда по радио передали, что «Боб Марли и Рита Марли застрелены», и она, как можно догадаться, чуть с ума не сошла. Бедная тетушка, одна с детьми… Полиция сразу поехала к ним, чтобы забрать всех оттуда, потому что мы не знали, каких еще акций ждать.

Мы были буквально на волосок от смерти, но Джа был к нам так добр, что никто в ту ночь не погиб. В Дона Тейлора попало пять пуль, одна близко к позвоночнику, и его потом отправили самолетом в Майами. Сначала все думали, что он мертв, и не трогали его, но Боб поднял его и положил в машину рядом со мной, и Диана Джобсон быстро отвезла нас в госпиталь. Когда мы приехали, доктора не стали меня сразу оперировать, они сказали, что пока нельзя трогать пулю — слишком близко к мозгу. Им пришлось сначала дать тканям вокруг нее немного зарубцеваться, это заняло несколько дней, и меня положили в госпиталь под охраной полицейского. Когда тетушка с детьми приехали меня навестить, все плакали.

В воскресенье, однако, я была на сцене и пела, потому что Боб решил закончить начатое. Будь что будет, сказал он, его могут убить, но он все равно проведет концерт для простых людей. Некоторые музыканты отказались играть, однако нашлись другие на их место. Джуди тоже пела со мной на бэк-вокале, а вот Марсия улетела в Нью-Йорк — ее как следует припугнули еще раньше, поэтому она улетела, чтобы не искушать судьбу. Боб стоял на сцене, открытый и беззащитный перед лицом опасности, рука на перевязи, на гитаре он играть не мог. Я была все еще в больничной одежде, голова забинтована. И мы пели.

Я знаю, что меня эти выстрелы изменили, и Боба они тоже изменили. С тех пор он постоянно боялся за свою жизнь, хотя на концерте храбро закатал рукав, и показал свои раны публике, и даже изобразил стрельбу в танце. Но в душе его поселился страх, которого раньше не было, потому что, пока не случилась эта атака, он не верил в реальность угроз, не верил, что на него действительно нападут. Теперь мы все знали, что убийцы очень легко могли добиться своего и способны повторить попытку в любой момент.

После этого все пошло прахом, потому что никто не предвидел ситуацию, в которой мы оказались. После больницы я вернулась в Булл-Бэй только затем, чтобы собрать вещи и увезти всех с Ямайки. Когда обнаруживаешь, что кто-то хочет убить тебя, неизбежно начинаешь мыслить по-другому. Все планы пришлось менять. Мы с Бобом и детьми, вместе с Невиллом Гарриком, остановились на некоторое время в Нассау, в одном из домов Криса Блэкуэлла. Я позвонила матери Боба, та приехала из Делавэра помочь нам и прожила с нами несколько дней.

Примерно в то же время Синди Брейкспир победила на конкурсе красоты «Мисс мира 1976». Я даже не знала, что Крис Блэкуэлл был ее спонсором на этом конкурсе, но Боб знал и был лучше подготовлен к известию о ее победе. После выигрыша они планировали снять фильм под названием «Красавица и чудовище». Так что она вскоре тоже приехала в Нассау, но, я полагаю, съемки были отложены, потому что больше я об этом фильме ничего не слышала. Синди не осмелилась, конечно, остановиться прямо там, где мы жили, но она приехала из Лондона и жила в гостинице, а к нам приходила в гости. Синди — и ее мать, как позже выяснилось, — питала надежды, которым не суждено было осуществиться. Думаю, как всякая молодая женщина, она хотела выйти замуж и исходила из того, что это непременно произойдет. Ее мать спросила Седеллу Букер:

— Почему Боб не разводится? Он обещал Синди, что они поженятся, а сам все еще живет с Ритой!

На что матушка просто сказала:

— Ну-ну, дальше можно не продолжать. — Потому что, хоть ей и были интересны отношения Боба и разных девушек, которых он приводил к ней знакомиться, меня она всегда любила и уважала.

Однако, женатый или нет, Боб уехал жить в Англию, к Синди. И я поняла, что рано или поздно это должно было случиться. Что касается меня, я не могла оставаться в Нассау бесконечно, надо было растить детей, они должны были ходить в школу, поэтому мы вернулись на Ямайку, в Булл-Бэй, хотя я уже не ощущала себя там в безопасности.

Трудно описать, что я чувствовала в то время, зная, что мне придется покинуть мой дом и сад, и пытаясь поправиться после ранения (доктора сказали, что мои плотные дреды спасли мне жизнь). И еще одной невидимой раной было мое горе и замешательство по поводу происходящего. В этот раз Боб по-настоящему жил в Англии и там же работал в студии. Это было похоже на изгнание, но он жил там. Я чувствовала, будто меня отбросили за ненадобностью, будто все безвозвратно смешалось. Я просыпалась по утрам, думая, что все неправильно, задаваясь вопросом, как долго это будет продолжаться, и будет ли продолжаться бесконечно или все-таки закончится ко гда-то. Я говорила себе, что нужно самой твердо стоять на ногах, что я готовилась к независимости, и вот пришла пора стать самостоятельной. Быть сильной и бороться.

Я сказала Бобу, что нам придется переехать: мне было необходимо более безопасное место, где мы чувствовали бы себя защищенными. Боб согласился, а Джилли, наш повар в различных турне, проявил к нам сочувствие и помог найти дом в Кингстоне на Вашингтон-Драйв, близко к дому тогдашнего премьер-министра Майкла Мэнли. Сначала я снимала этот дом, а потом Боб его нам купил.

Здание на Вашингтон-Драйв было рассчитано на три семьи — такие на Ямайке называют «три сестры», — поэтому часть дома мы сдавали, и у нас появились жильцы. Один был священник Эфиопской православной церкви по имени Абба Мендефро, другой — учитель Заги, тоже из Эфиопии. Церковь не могла гарантировать ренту, и жизнь у Аббы была непростой, поэтому он согласился помогать тетушке с детьми. Он стал для них почти дедушкой, и я почувствовала себя намного лучше. Я была уверена: когда рядом Абба, дьявол не посмеет подойти к моим детям! Они были в безопасности — Зигги даже стал алтарным служкой, — и я чувствовала, что моя вера тоже восстанавливается. Я снова могла черпать силы в этой энергии, как ее ни назови — Джа, Бог, Аллах, — снова могла опереться на нее.

Мы с Бобом по-прежнему разговаривали каждый день. Он звонил и спрашивал:

— Что поделываешь? Как поживают дети?

Он работал в студии в Лондоне и однажды сказал:

— Знаешь, мне нужны «I-Three», мы бы хотели, чтобы вы приехали записать кое-какие бэк-вокалы для того, над чем я сейчас работаю.

Я согласилась, потому что дети были под присмотром тетушки и Аббы, и я чувствовала, что могу вернуться к работе. Я позвонила Марсии и Джуди, и мы полетели в Лондон. А когда я вернулась домой, то обнаружила новое письмо от компании Франка Липсика, «Hansa Music», насчет соло-альбома, который они предлагали мне записать. Похоже, наступали благоприятные времена.

Когда Эрик Клэптон записал песню Боба «I Shot the Sheriff» и сделал ее всемирно известной, Боб получил широкое признание как борец за свободу. Это принесло ему немалое удовлетворение; он был рад известности в качестве «музыкального революционера», сражающегося с помощью музыки. Его песни проникали через национальные границы без потери смысла и находили отклик в жизни самых разных людей. Большинство заметных американских певцов того времени слушали Боба Марли. И очень внимательно.