Читать книгу "Дневники голодной акулы - Стивен Холл"

Дроссельная утроба мотоцикла пронзительно и яростно взвыла, и мы рванулись вперед, разбрызгивая в обе стороны грязь и воду. Девушка выжала акселератор до предела, насилуя движок своего железного друга, и мы понеслись мимо пышно разросшихся кустов и голых деревьев госпитальной территории. Меня отбросило назад, и я чуть было не потерял равновесия.

— Держись крепче! — крикнула она, не поворачивая головы, и эти слова пронеслись мимо меня, быстрые и отрывистые в стремительно налетающем воздухе.

Подавшись вперед, я нашел под просторной армейской курткой ее тонкую, но крепкую талию и сомкнул вокруг нее руки. Голову спрятал в создававшуюся позади нее зону пониженного давления, чтобы сигарета перестала швырять мне в глаза яркие оранжевые искры. Сумка неуклюже подпрыгивала на сгибе моего локтя.

— Он еще там?

Я обернулся. Оставаясь менее чем в пятидесяти ярдах позади нас, идеи, мысли, фрагменты, обрывки историй, сны и воспоминания быстрыми брызгами взрывчато выбрасывались из травы. Концепция самой травы начала поднимать и гнать волну в виде длинного пенистого гребня. На вершине этого буруна что-то пробивалось сквозь пену — изогнутый поднимающийся знак, прекрасно развитый идейный плавник.

Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон.

— Все еще гонится.

— У меня в кармане! — крикнула девушка.

— Что?

— У меня в кармане. — Она сбросила газ, когда мы налетели на колдобину, подпрыгнули и шлепнулись вниз. — В куртке, с этой стороны. — Она кивнула головой влево.

Расцепив руки, я с трудом закинул сумку Никто себе за спину и стал пытаться просунуть свою прыгающую руку в карман ее куртки. Наконец мне удалось вытащить то, что там лежало. Вещица походила на маленькую, но увесистую ручку фонарика, обмотанную черной лентой, потом я заметил, что с одной из ее сторон имелся запал. Я рискнул обернуться и увидел, что мысленный плавник стал ближе и сильнее выдавался из воды. Акула сокращала разделявшее нас расстояние.

— Подожги запал! — крикнула девушка. — Он далеко?

Мы налетели еще на одну колдобину, и я сильнее ухватился за ее талию правой рукой.

— Близко — ярдах в сорока.

— Подожги, сосчитай до двух и бросай.

Я заставил себя высвободить правую руку и, чтобы сохранять равновесие, наклонился вперед, вплотную к ней, прежде чем вынуть изо рта сигарету. Плотно стискивая сиденье бедрами, я коснулся запала оранжевым кончиком сигареты. Вдоль запала, разбрасывая искры, побежал красный дымящийся огонек, и я прищурился, держа бомбу сбоку и позади себя, подальше от тела.

— Раз, два.

Я бросил.

Мотоцикл снова подпрыгнул, я взлетел над сиденьем, тут же снова обхватил руками ее талию, как раз вовремя для приземления после мгновенной невесомости.

Не очень далеко у нас за спиной ухнуло: взрыв.

* * *

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

На служащем, стоявшем за прилавком отдела электротоваров, был темно-серый костюм, черные туфли и ярко-оранжевый галстук. Это заведение выглядело очень дорогим.

Мои джинсы были мокры и заляпаны лепешками грязи. Руки, лицо и промокшую насквозь футболку исполосовывали длинные коричневые следы, оставленные брызгами. Ботинки, полные воды, издавали пронзительные чавкающие звуки.

— Здравствуйте, — сказал я. — Диктофоны у вас в продаже имеются?

17 Неуловимый порыв ветра

Я сидел на краю своей кровати в отеле «Ивы», высвобождая новый диктофон из его картонных, пенопластовых и полистирольных одежек. Был ранний вечер, бледный солнечный свет слегка окрашивался оранжевым, день склонялся к длинным теням, покидая обширные освещенные участки.

Моя мокрая и измазанная грязью одежда грудой лежала возле шкафа. Я напялил на себя шорты и старую тужурку с капюшоном. Армейская куртка девушки висела на спинке стула, ее ботинки притулились снизу, а ноутбук Никто был водружен на сиденье. Душ, запущенный в ванной, издавал сильно сдобренное барабанной дробью шипение, ритм которого очень часто прерывался тишиной и всплесками, свидетельствовавшими о перемещениях девушки под потоком воды.

Отложив коробку в сторону, я вертел диктофон в руках.

До сих пор мое существование было обособленным и тщательно контролируемым, все в нем подробно расписывалось наперед, все подчинялось стараниям сохранить безопасность, попыткам реконструировать события и людей, которых давно не стало, — четыре месяца жизни среди пыльных фактов, старых историй и безмолвной археологии. Но сегодня все изменилось. Окружающее преобразовалось в нечто горячее и текучее, живое и перекраиваемое как реальными событиями, происходящими сейчас, так и руками вероятности, протянутыми в будущее. Сдвиг перспективы был для меня огромен, он означал изменение самой природы времени: оно стало стремительным натиском событий, которые нельзя было замедлить, или пересмотреть, или проиграть повторно, или обдумать как следует позже, — потому что теперь я сам был частью картины, сам был в нее вовлечен.

Этого ли я хотел? И вообще — достаточно ли было во мне силы, чтобы выступать в мире вот так, под прожекторами реального времени?

Вскрыв упаковку с батарейками, я вставил две из них в гнезда с тыльной части диктофона, вдавливая каждую на место наперекор сопротивлению пружин.

Если бы я этого не хотел, то мог бы оставаться дома с поваренными книгами знаменитых кулинаров и телепрограммами, продолжать жить тихой и неприметной жизнью, прячась от теней, движущихся под волнами. Вероятно, людовициан в конце концов нашел бы меня, но остаться какое-то время в безопасности я все-таки мог. Дом, обучение, расшифровка фрагментов — таков был мир, который я знал, целостность, которую я понимал. Я мог бы обойтись лишь этим. Но теперь обстоятельства стали иными. Я сам сделал их иными.

Запуская руку в кожаную сумку мистера Никто, я нашаривал зазубренные куски пластмассы, выуживая один за другим куски раскуроченного диктофона. Нашел наконец основную часть растоптанного корпуса и осторожно извлек из разбитого гнезда крошечную кассету. На одной из ее сторон красовалась белая разветвляющаяся трещина, но никаких других повреждений я не обнаружил. Вставил ее в новый диктофон, нажал на «Воспроизведение», и динамик зашипел знакомой жестяной записью. Я улыбнулся.

* * *

— Эй!

Девушка конденсировалась из пара-туманно-облачное видение обратилось в нечто четкое и достоверное. Я протер глаза.

— Прошу прощения, — сказал я. — Задремал.

Она стояла в дверях ванной, одетая в одну из моих футболок и мешковато висевшие на ней брюки с ремнем, завязанным каким-то немыслимым узлом. Ее коротко постриженные черные волосы, насухо вытертые полотенцем, были теперь распушены, спутаны и взъерошены.

— Ничего не говори, — сказала она. — Есть у тебя щетка?