Читать книгу "Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков"

— Ежели наперед знаешь, что будет, то возможешь сие, — рязанец твёрдо стоял на своём. — А так загоны никого не предупреждают загодя, сыпятся как снег на голову. Прятать корма в лесу? Как их от польского зверя сохранить, мышей всяких? Да на скотинку волки быстро соберутся.

— Зарывать в яму и деревом укрывать надо, — очередные контраргументы из меня выталкивало природное упрямство.

— Княжич, не в обиду, ты ж сроду земельку-то не копал. Вот наступит зима, съезди в сельцо ближнее, возьми у огородника лопату его наилучшую из доброго дуба да твёрдым железом окованную. Вырой там хоть малую ямку, а уж опосля сызнова о сём спорить учнём, — съехидничал рязанец.

— К нам зимой татары приходят? Каким образом бережёмся? — мне оставались неясными некоторые моменты.

— По осени на шляхи и сакмы сторожи выезжают, траву жгут на сотни вёрст в глубь Поля. От того татарам затруднение выходит в набег идти. Да басурманин не тот пошёл, что в дедовские времена, ему ж добыча нужна, а по зиме и полон выводить и скот отгонять неудобь. Малые чамбулы — беш-баши вовсе в холодную пору не являются, они как рубеж перейдут, так следы путают, чтоб по-воровски людей скрадывать. По снегу же конную торную тропу с некованым знаком не скрыть.

— Так явятся татары следующей весной? — на этот вопрос также следовало найти ответ.

— Раз о замятне из Крыма не слыхать, так жди по первой траве, — Бакшеев в сказанном был вполне убеждён.

Для проформы навестив вместе с Габсамитом пленного мурзёнка, поговорил и с ним об ожидаемом на весну набеге. Тот ничего конкретного сообщить не мог, но в то, что Гази-Гирей попробует перед окончанием торга о размере поминок — тыша заново испытать, крепка ли защита русских рубежей, верил всерьёз. Стремительный и хитрый крымский хан по прозвищу Бора являлся для пленного татарчонка объектом восхищения и подражания. Пользуясь полученными сведениями, сел писать ответ, держа образцом полученное письмо. Казалось, что проще поручить это какому-либо подьячему, но делать суть переписки известной широкому кругу населения я не собирался. Закончив за пару часов этот труд по выписыванию буковок с завитушками, вышел во двор, привлеченный громким голосом Ждана, опять распекавшего какого-то растратчика.

Бранил Тучков немого кузнеца Фёдора и, похоже, изрядно в этом перегибал палку, тот уже порывался уйти, возмущённо размахивая руками.

— Что за свара, о чём пря? — я попытался выяснить причину скандального спора.

— Да вот, коваль жалится, мол, старые горшки для железа закончились, а новые в печи от жара бьются, — разъяснил Ждан. Как он смог всё это понять из жестикуляции нашего кустарного производителя стали, осталось загадкой. — Надобно розыск учинить, чьим небрежением такой убыток сотворён, — доложил своё видение ситуации дядька. — Мню, тут Федорка кривыми своими руками напутал чего, аль горшечники нарочно товар портят.

— Гончарам-то на что порча сия потребна? — лично я причин для саботажа не видел.

— Куплей чтоб больше было, им-то с того прибыток, — открыл мне глаза на коварство артели глиняных дел мастеров Тучков.

На улицу изготовителей глиняных тиглей выехала представительная делегация. Гончары клялись и божились, что никак технологию не меняли, и от саботажа отрекались. Полностью отрицал свои ошибки и возможность отступления от рецепта кузнец Акинфов. Для выявления виновных решили приступить к натурным экспериментам. Под моим личным присмотром были изготовлены новые ёмкости для изготовления стали, причём я их специально пометил для бережения от подмены. Через день в эти горшки под внимательными взглядами загрузил тонкими слоями железо и толчёный уголь металлург Фёдор. Через два часа из двадцати тиглей лопнуло восемь. Испытания решили проводить на максимальный срок науглероживания. На третий день к полному охлаждению целыми остались лишь четыре горшка.

— Освятить бы наново печку да наряд струментный для глиняных дел, — предложил своё решение проблемы Ждан, уже нахватавшийся от меня непонятных словечек. Как я ни сдерживался, слова из лексикона прошлой жизни всё-таки влезали в мою речь и часто перенималась окружающими, зачастую в исковерканном виде.

— Хуже не будет, — растерянно пробормотал мальчик, в иномирной своей ипостаси дико потешавшийся над религиозными предрассудками.

Следующие два дня меня терзали мысли депрессивного характера. Провал идеи с металлом ставил под угрозу весь мало-мальски появившийся технический авторитет маленького князя. Да и любая программа улучшения условий жизни упиралась в проблему материалов. Ну и конечно — деньги. Растрата крупной суммы, в размере цены небольшого села с населением и угодьями, у окружения никак не вызывала желания потворствовать княжичу в новых придумках.

На третий день у палат удельного княжича появился кузнец Акинфов со своим старшим сыном, который представился Петром.

Паренёк лет четырнадцати-пятнадцати предлагал следующее:

— Мы с родителем покумекали и решили по одному испытывать горшки. Пробу брать с одной крицы, с угля из единственного дерева, с глиной с единого места, да и пачкающий камень отбирать особо.

Мысль казалась здравой, но уж больно кропотливый и долгий труд тут предстоял. Однако уже на второй день новых испытаний забрезжила надежда. Зоркий глаз Петьки, сына Кособокого, как его кликала уже вся округа, заметил различия в кусках применяемого графита. Путём постукивания, определения веса кусков в плошке одного размера, проведения черты на бумаге минерал разделили на три неравные кучки. Материал представили на опознание всем, кто мог хоть как-то помочь в определении, а именно красильникам, серебренникам, кузнецам. Один из образцов опознал как свинцовый блеск мастер-оловянщик, изготавливающий и чинящий посуду. Вызванный на расспросы закупщик сырья оправдывался тем, что проверял качество лишь по следу на бумаге, если яркую черту оставляет, значит, и товар добрый. Однако отсеянная свинцовая руда составляла лишь меньшую кучу из собранных трёх. Заново проведённые опыты помогли определить в качестве графита второй из отсортированных минералов. По третьему точки зрения разделились, некоторые считали его худым свинцом, некоторые неполноценным карандашом. Тайну состава этих камешков открыть никто не сумел, но хотя бы научились их отсортировывать.

К этому времени собрались назначенные к смотру и переписи уездные дворяне. Выборы окладчика прошли довольно мирно. Избрали двоих — Бакшеева и прежде занимавшего эту должность сына боярского Нефёда Баскова. Новые старшины удельного дворянского полка тут же устроили придирчивый осмотр людского и конского составов вместе с защитным снаряжением и оружием, демонстрируя друг другу принципиальность и осведомлённость в тонкостях проверки вооружений. Собственно, меня эта процедура интересовала мало, я ещё в первые дни после перерождения насмотрелся на такое разнообразие различных доспехов и видов оружия, какое не сыщешь ни в одном музее из прошлой жизни.

Пока я искал способ незаметно и деликатно отбыть прочь в кремль с поля перед городом, Афанасий со своим напарником приступили к смотру уже знакомого мне Гриши Отрепьева, с ним прибыл паренёк, видимо его брат Ваня. Пока окладчики распекали его за неустройство в снаряжении, грозя урезать земельный оклад, у меня в голове билась мысль, что имя мне его очень хорошо знакомо, причём узнал я его точно в иной ипостаси. Озарение пришло так внезапно, что я чуть не заорал. В пятнадцати шагах от меня находился самозванец, собиравшийся в ближайшем будущем присвоить моё здешнее имя и с его помощью ввергнуть страну в смуту гражданской войны. К счастью, желание кричать «хватайте подлеца» быстро прошло. Во-первых, этот дворянин в текущей реальности мог и не совершать тех ужасных поступков, что создали ему дурную славу в моём мире. Во-вторых, внимательно за ним понаблюдав, я пришёл к выводу, что самозванцем мог оказаться и другой, полный тёзка угличского Гришки Отрепьева. На эту мысль меня натолкнул возраст предполагаемого организатора иностранной интервенции, он выглядел старше моего местного тела лет на восемь-десять. Да и изрядный шрам на щеке боярского сына Григория служил слишком качественной особой приметой, чтоб у него получилось легко выдавать себя за другого.