Читать книгу "Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков"

— Новую рать на свеев государь Фёдор Иоаннович собирать приказал, — сообщил гонец. — От Углича поеду к мурзам ногайским в Романов. Повеленье им повезу сбираться в поход, да звать подручных государю заволжских ногаев в подмогу.

— Тьфу, напасть, — огорчился Ждан. — Эти ежели во вражеских землях добычи не сыщут, то обратной дорогой наши станы разорят.

— Тако царь всея Руси приказал, и бояре приговорили, — повысив голос, твёрдо произнёс Темир. — У тебя ум слишком короток, да род худороден, чтоб о таковых делах языком трепать. Да и ныне великий государь жалует татарских царевичей, солтана кайсакской орды Уразмехмета испоместил в Бежецкой пятине,[87]где уж прежде и Маметкулу Кучумовичу поместье дадено. За те дачи верно служат они в полках великокняжеских.

— Эх, Бежич с землями приказывал государь Иоанн Васильевич на сына свово младшего. А теперича вона оно как, бесерменам понаехавшим земли раздаются, а старожильцев отчины лишают, — припомнил старые обиды Тучков.

— Цыц, — всерьёз уже стукнул кулаком по столу Засецкий. — Ты, что ль, толстомордый, всего так лишился, что исхудал весь? Татары служилые каждый год в войске бывают, воинское дело изрядно справляют. Вот что только угличских сотен в войске который год не видели? Зажились тут за жёнками, на печках сидючи, обабились.

Сообразительный Афанасий постарался предотвратить назревающий конфликт, переведя разговор на другие темы.

— Тот ли это Уразмехмет, коего совместно с другими сибирскими волостителями биеем Сейдяком да мурзой Карачой воевода Данила Чулков поймал?

— Верно, тот самый, имал его хитромудрый устроитель Тобольска прямо на пиру посольском, да царю всея Руси отослал с остальным полоном, — довольно улыбнувшись, поведал московский дворянин.

— Нашего корня, рязанского, хитрован сей, — в свою очередь ухмыльнулся, гордый за земляка, Бакшеев.

— Что же такого сделал воевода, как правителей сибирских пленил? — заинтересовался я.

Темир Засецкий начал увлекательно рассказывать.

— Послал он людей своих к правителям сибирским, приглашать в град Тоболеск для переговоров о мирном поставлении, чтоб жить мирно, а не воюя. Приехали царевич Уразмехмет, князь Сейдяк, да Карача со свитой в город, пригласил их сей муж на пир, а оружье повелел у входа оставить. Как сели за стол, предложил он им испить чашу заздравную за великого государя Фёдора Ивановича. Кубки же выбрал вельми велики, да налил туда двойного крепкого вина. Не смогли испить поганые те чаши чисто, в гортани у них поперхнулось, не привыкши бесермены к таковому питию. Воевода Чулков на них и укажи, мол, зло на нас измышляют, смерти хотят, сам Бог то обличает. По его зову казаки и стрельцы начальных татарских людей повязали, а прочих насмерть побили. Вот каковое ловкое дело сотворил три года тому назад тобольский голова.

Мне показалось, что такой поступок достоин скорее конкистадора в Америке, чем сибирского воеводы, о чём я в аккуратных словах и поведал ужинавшим.

— Мал ты исчо, княжич, — ответил посланец из Москвы. — Данила Чулков царёву службу сослужил — мятежных тайбугинских татар под высокую руку подвёл, да людей своих целыми сохранил. Что ж до поганых, то поделом им, мало ли они с нашим племенем злых шуток сыграли? Вот и получили плату той же монетой. Да и креста им воевода не целовал, а даже б и дал клятву, то обещанье иноверцу нарушить не великий грех, от него любой поп очистит.

Вскоре вечерняя трапеза завершилась, и меня проводили в опочивальную палату, где я после кратких молитв, к которым уже привык и совершал автоматически, наконец-то добрался до постели. Наутро, в обстановке, приближенной к торжественной, Темир передал мне письмо от Годунова и, пожалованный связкой каких-то шкурок, отбыл по своим сеунчским делам.

В послании, писанном крупными печатными буквами, боярин спрашивал о здоровье, желал долгих лет и в конце кратко интересовался, не ждать ли бед или удач каких на северных и южных рубежах. Следовало бы что-нибудь ответить, но, к сожалению, о грядущих событиях я не имел никаких представлений. Единственной надеждой был Бакшеев, и именно у него следовало искать совета. Начал я расспросы с выяснения его мнения насчёт будущих событий на северном театре военных действий.

Афанасий задумался.

— Воинское счастье переменчиво. Вроде всё измыслишь, а не сподобит Господь, и не будет победы. Мню, больших успехов ждать не след, токмо ежели свейские немцы оплошку какую допустят. Рать-то у них не больно велика, на прямой бой выйдут тока по дурости начальных людей. Сам я городов тех не видел, но от видоков слыхивал, будто ограды у них каменные и прочные, башен много, не овладеть теми крепкими местами нашим полкам. Опять же время зимнее для осад непригоже, вот если изгоном или хитростию какой, тогда да, может удача случиться.

— Ну а дальше? Потом как война пойдёт? — сведения из пятидесятилетнего воина, по местным меркам старика, приходилось тащить как клещами.

— Кабы аз умел на грядущее ворожить, так уж сам бы попользовался, — отшучивался ветеран. — Мыслю, ежели татар сбирают, то по Корельской[88]и Каянской[89]земле в загон войска пойдут.

— Это как? — детали местной военной тактики меня очень интересовали.

— Малыми станицами, по-татарски беш-баш называемыми, да сторожками россыпятся по всему краю, все запасы конями потравят, деревеньки выберут да сожгут опосля.

— Что значит выберут?

— Жителей всех в полон сгонят, — разъяснил людоловский термин Афанасий и продолжил: — От такого разора воевать свейским немцам станет труднёхонько, долгое время на разорённых землях большому войску не прокормиться. По прошлому году наши полки Ругодивскую землю опустошили, так что, видать, перемирие свейские немцы спрашивать станут на год аль два.

— Местное население укрыться может и запасы сберечь, — такое мной было выставлено возражение.

— Лютой зимой без крыши да очага долго не укроешься, — наставлял Бакшеев. — Чем ждать, пока семья твоя от гладу и мразу вымрет, лучше уж самому на лошадёнке с припасами под присмотром в полон пойти. Пахарю где поле — там и хорошо. Вон на ногайских мурз литовские люди, с прошлой войны выведенные, пашню пашут и жизнью не жалуются.

— Всё равно можно уберечься, запасы припрятать, — согласиться я с Афанасием не мог, поскольку твёрдо знал, что партизанские отрады по лесам прятались и выловить их не могли.