Читать книгу "Побег из Амстердама - Саския Норт"

— Давай по-честному. Ты думаешь, что это моих рук дело?

— Разве я сидела бы тут с тобой, если бы так думала?

— Наверное, нет.

— А ты думаешь, я сама себе все это устроила?

— А что? Они так думают?

— Звонок в похоронное бюро был сделан с моего мобильного. Газ у меня в плите был открыт. Все улики исчезли в огне. А у моей мамы история болезни в психиатрической больнице длиной отсюда до Токио. Даже моя собственная сестра считает, что у меня не все дома.

— А зачем бы тебе все это делать?

— Откуда я знаю? Привлечь внимание. Такое бывает. Некоторые уверяют, что у них рак в последней стадии, чтобы привлечь к себе внимание. Должна тебе честно признаться, я сама иногда в себе сомневаюсь. Я вчера проснулась в крови и сама не знала, что произошло… Я в самые неподходящие моменты засыпаю, чувствую себя постоянно загнанной и нервной. Что-то со мной не так…

— Мне ты кажешься вполне нормальной. А то, что ты себя неважно чувствуешь, это логично. Столько всего произошло за эти недели.

Я улыбнулась ему.

— Когда человек понимает, что с ним не все в порядке? Я постоянно думаю об этом. Ты ведь сам этого не замечаешь. Этот очень страшно. Моя мать этого не знала. Она действительно думала, что отец хочет ее убить. Что весь мир ополчился против нее. Однажды ночью ее вытащил из воды немецкий турист. Она в ночной рубашке посреди зимы зашла в море. Часто ли она делала это раньше, спросил он моего отца, когда притащил ее домой. Да нет, ответил отец, хотя и месяца не прошло с тех пор, как ее выписали из клиники. Он замотал ее в полотенце, отнес наверх и сделал кофе для немца. А потом налил ему еще и джина. В итоге оба напились в стельку. На следующее утро мать уже готовила нам завтрак. Как будто ничего не произошло. Она этого не помнила. Папа спустился вниз и попросил яичницу с беконом. А потом сел читать газету.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что можно быть совершенно чокнутым и самому не иметь об этом понятия.

— Мария, я тебя знаю. Уже шесть лет. Ты железная баба. Ты навоевалась в своей ужасной юности, в этой вонючей дыре… Ты не сумасшедшая, у тебя нет депрессии и ты никогда такой не будешь. Люди как ты такими не становятся. Если кто и знает об этом, так это я.

Он провел рукой по волосам. Пепел с самокрутки упал ему в пиво. Он потер пальцами в уголках глаз. Он был очень усталый. И пьяный. Мне тоже ужасно захотелось сидеть вот так рядом с ним, постепенно напиваться, пока не потемнеет и музыка не станет громче. Но делать этого было нельзя. Шел снег. Мне еще нужно было садиться за руль. Я хотела к детям. Я стала искать в сумке кошелек.

— Я заплачу, — сказал Геерт и положил деньги на бар.

— Что будем делать? — он посмотрел на снег, который, медленно кружась, опускался на землю.

— Тебе ничего делать не надо. — Я засунула руки под мышки от холода. — Я думаю, я знаю, кто мне все это делает.

Он удивленно взглянул на меня, вытащил из внутреннего кармана пачку табака и стал нервно крутить самокрутку:

— Ну и кто же?

— Мартин. У него проблемы. Ему нужны деньги. Если он меня уберет, они унаследуют мой дом. Он сейчас стоит целое состояние.

Геерт рассмеялся.

— Ох, извини. Мартин? Этот болван? В это я не могу поверить. А что ты тогда делаешь в его доме?

— Его нет уже две недели. Он говорит, что переутомился и приходит в себя в Испании.

Какой-то мальчишка раздраженно протиснулся между нами в теплое кафе.

Геерт резко выдохнул дым.

— Даже не знаю. Мне он всегда казался нормальным парнем. Он мне, между прочим, звонил недели две назад. Что-то вроде того. Мило поговорили. Он хотел поговорить с тобой, но не мог тебя застать.

— И что? Что он еще сказал? Зачем я ему была нужна?

Я выхватила сигарету у Геерта изо рта и затянулась.

— Он не сказал. Я был как-то расстроен. Он позвонил вскоре после нашей ссоры, той, помнишь, по поводу аборта. Я был такой злой…

— Быть этого не может! И ты ему рассказал! Черт! Вот оно что. Ну видишь! Он знал про мой аборт!

Мы попрощались. Геерт сказал, что хочет как можно скорее увидеть детей. Эти выходные он проводил в пансионе за городом, и там его можно было найти в любое время суток.

— А как же группа? — спросила я.

Он тряхнул головой.

— Пока никак. Там тоже полно заморочек, но сейчас не до этого. Потом расскажу.

Я обещала ему позвонить. Он попросил меня быть осторожной, прижал к себе и прошептал: «Я люблю тебя». Я ничего не ответила.

Я медленно ехала назад по Эувихенлаан. В садиках перед виллами горели рождественские гирлянды. За большими окнами фасадов чинно сидели почтенные семейства, горели камины, папы и мамы с большими бокалами вина мирно разговаривали, дети лежали у камина и рисовали. Так я представляла себе это по крайней мере в детстве. Сидя на багажнике отцовского велосипеда по дороге в деревню.

Мы ехали на рождественскую ярмарку в мою школу. Я сделала двух ангелов из золоченого картона с настоящими ангельскими волосами и блестками и была этим так горда, что упросила отца поехать вместе со мной на школьную ярмарку. Он еще никогда не был в моей школе. Родительские собрания, дни открытых дверей, пасхальные, рождественские, весенние, осенние и прочие ярмарки — моим родителям было не до того. Они были очень заняты, а все это была такая ерунда. В школе надо учиться, а не устраивать праздники то и дело. В их время в школе ничего интересного не было. И все учились даже по субботам. Записки, в которых учительница просила помочь на уроках рукоделия, организовать праздник Синтер-Клааса, съездить в поездку с классом или прийти на уборку школы перед летними каникулами, моя мать в сердцах отправляла в мусорную корзину. Это все для матерей, которым нечего делать. А у нее дел по горло. Достаточно того, что мы платим налоги. На эти деньги и надо нанимать уборщиц, а не устраивать дорогие экскурсии.

И только однажды отец не устоял. Когда я в слезах умолила его поехать посмотреть на моих ангелов. Мама тогда была еще в больнице. Конни, наша помощница по дому, собиралась вместе с Анс развешивать в пансионе рождественские украшения.

— Да ладно тебе, — сказала она, смеясь, моему отцу, и вдруг он согласился:

— Ну давай. Поехали.

Конни с улыбкой ущипнула меня за щеку.

Мы поехали на велосипеде. Шел снег. Я была на седьмом небе. У нас будет «белое» Рождество, с моими ангелами на елке, с нами будет Конни, и не надо будет вести себя тихо и соблюдать всякие предосторожности из-за мамы. Я танцевала на снегу. Папа вывез велосипед из сарая, положил на багажник полотенце и одним махом поднял меня на велосипед.

— Ну вот. Так тебе будет мягко. Держись крепче.