Читать книгу "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - Михаил Белозеров"

— No more,[43]— соврал он.

— That's enough, sir,[44]— обрадовался сержант. — Raise gate![45]— крикнул он.

Как Феликс отъехал, он не помнил, а очнулся, когда оказался среди чумазой орущей детворы, которая, как саранча, облепила машину. Сообразительные чечены возвели в полукилометре от границы примитивный «караван-сарай» — хлипкие постройки из картона и реек — и всякими способами продавали иностранцам местную дрянь из ближайшего супермаркета, как то: сладкую воду, сигареты и зажигалки. Если не купишь хотя бы пачку, может, отделаешься не только царапинами на корпусе, но и разбитыми фарами.

При виде этой толпы, орущей: «Марша вогийла хо! Марша вогийла хо!»[46]— ему стало физически плохо. Воздух казался густым, как сироп, а пейзаж вокруг — не земным, а лунным: к обочине лепились домишки с плоскими крышами. Ещё никогда так тяжело он не пересекал границу. Должно быть, действительно в воздухе пахнет войной, думал он, раз американцы берут взятки, а чеченцы, как с цепи сорвались. В принципе, я им никогда не доверял, и Кавказ мы зря отдали. Теперь мы здесь чужие. Впервые он подумал о Михаиле Спиридонове нелицеприятно: ублажил Запад, а мне расхлёбывать. Иуда.

За стеклом дёргались чумазые лица: «Марша вогийла хо! Марша вогийла хо!» Уже полезли на капот и крышу. А уж стекла оказались, как нарочно, залапанными дальше некуда. Специально ведь, гадёныши, мажут руки какой-то липкой дрянью, сообразил он, а на выезде из Баскана, за поворотом — примитивная мойка из шланга за бешеные деньги. «Марша вогийла хо! Марша вогийла хо!» — надрывалась, приплясывая и корча рожи, чеченская детвора. Самое страшное заключалось в том, что взрослые, которые наблюдали из своих хибарок, командовали, на какие машины нападать, а какие не трогать. Атаковали исключительно российские номера.

Феликс приоткрыл окно как раз на ту ширину, чтобы просунуть десять бумажек по одному доллару. И пока чеченские дети собирали их, потихоньку улизнул. Это была обычная такса. Если с детьми задраться, то поперёк дороги могли протянуть «колючку». Тогда надо было обращаться за помощью на КПП — за отдельную плату, разумеется. На сиденье упала копеечная пачка азербайджанских сигарет. Такие только солдаты курят. За поворотом Феликс выбросил её, уверенный в том, что она тут же окажется в руках малолетних шантажистов.

«Неужели это всё?» — настороженно подумал он и оглянулся: дорога позади была пуста, охрана КПП «Кавказ» была занята следующей жертвой, а чеченские дети притаились вдоль дороги. И вдруг Феликс понял, что это уже не игра, что всё очень и очень серьёзно, что если бы он попался, то его могли и расстрелять, например, решением религиозной тройки, потому что он, во-первых, подданный Российской Федерации, а во-вторых, им наверняка нужен показательный процесс, чтобы другим неповадно было. Как назло, на днях показывали, как шариатская стража порола самогонщика. Сто ударов казацкой плетью. Всё, решил Феликс, прокручиваю дело, и конец. Да и, похоже, возить больше будет некому, если действительно произойдёт этот самый прорыв моджахедов. Неймётся им. Построили им страну, кстати, на средства моей родины, чтобы не мучились дурью, а они снова за старое.

Глава 5

ВТОРОЙ ДЕНЬ БОЁВ

К вечеру бой стих. Вдогонку сумеркам ещё щелкали снайперы, и от реки наползал туман. Сил не было не то что шевелиться, даже поесть.

— Помнится, был у меня в роте Бабенко… — сказал Олег Вепрев тем голосом, когда предаются приятным воспоминаниям.

— А-а-а… ну да… — вспомнил Герман Орлов. — Гектор.

— Гектор, точно, — с удовольствием согласился Олег Вепрев. — Поздоровей тебя будет, — уточнил он.

Герман Орлов понимающе развёл руками: в смысле, что на каждого здоровяка всегда находится здоровее.

— Ну и что? — спросил Лёва Аргаткин, который не был в курсе молодых лет капитана. Поздно он пришёл в отряд, не знал многих вещей и традиций.

— Да ничего. Считал себя Гектор Бабенко непобедимым и несокрушимым. Геракл, одним словом.

— Так и было, — ревниво согласился Герман Орлов, хотя в глубине души не мог согласиться с подобным суждением: мериться-то им силами не довелось.

— Однажды пошёл Гектор Бабенко на свидание с Марой.

— С Марой? — удивился кто-то.

— Всех своих девушек он называл Марами.

— Понятно, — деловито отозвался кто-то, тем самым давая понять, что каждый из них со своими причудами, поэтому удивляться нечему.

— А навстречу ему два шкета — метр с кепкой: «Дядя, дай закурить». «Курить вредно, и вам не советую», — ответил Бабенко. «Дядя, наклонись, что-то скажу». Тот сдуру и наклонился. Шкет ему в висок как дал свинчаткой. Очнулся Гектор Бабенко на земле. Мара над ним хлопочет, слезами обливается.

— Это ты к чему? — настороженно спросил Герман Орлов.

— К тому, что здоровякам тоже попадает по первое число.

— Это точно, — охотно согласился Герман Орлов, имея в виду, что в каждом деле важен опыт, но такие азбучные истины вслух не произносят.

Наступила тишина. Слышно было, как на дереве поёт цикада да скрипит, раскачиваясь, арматура.

— А вот я, дурак, работал в посольстве. Нет, снялся, погнался за счастьем, — сказал Бургазов Паша, прикорнув в углу и дымя сигаретой. — Сидел бы сейчас дома, пивко тянул бы.

— Не тереби душу, — предупредил Герман Орлов, который всё ещё не отошёл от боя и был чёрен, как трубочист. — Я таких разговоров не люблю. Раз начали воевать, то до упора. А жалеть себя — последнее дело.

Он, разумеется, не добавил, что так войны не выигрываются, что дух так же важен, как и оружие.

— Да я не жалею, — поправился Бургазов, потому что Герман Орлов был совестью и честью подразделения, все его слова звучали без газетного пафоса, и только один он умел так ввернуть, что к нему прислушивались. — Так, к слову, — уточнил Бургазов.

У капитана была заячья губа, косой, не зарастающий усами шрам, а ещё он любил насвистывать мелодии к месту и не месту, и ему часто делали замечание, мол, демаскируешь, гад, беду кличешь и заткнись, пожалуйста.

— Ты ж, наверное, этих самых америкосов и охранял? — ехидно спросил Герман Орлов.

— Не-а… не поверишь — чехов. Чешское посольство.

— Один чёрт, американские жополизы.

Кто-то произнёс с обидой в голосе:

— Если что, в инкассаторы пойду.

Пётр Нестеров сказал с характерным волжским говорком:

— Спиридонову хорошо… нах…

— Чего это?.. — удивился Герман Орлов и даже повернул голову в сторону говорящего, хотя даже говорить было лень.