Читать книгу "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - Михаил Белозеров"

И вдруг его прошибла дикая мысль: а вдруг Лора Гринёва с ним заодно? Мысль сама по себе показалась ему дичайшей. Гринёва не могла! Да и зачем ей? Да, она водит меня за нос. Да, у неё есть цель, которую я не вижу. Но несомненно, я ей нравлюсь, и подставлять ей меня не резон, если я только чего-то не понимаю. К тому же я подарил ей такую информацию, которая попадает в руки журналисту раз в жизни. Значит, не Гринёва! Не моя любовь!

Тогда кто? Может быть, это только очень длинная комбинация, которую трудно проследить. Он подумал о странном звонке Рашида Темиргалаева. Рашид Темиргалаев незнаком с Соломкой. Это исключено. Кто такой Рашид Темиргалаев и кто Александр Павлович? Абсолютно разные люди. К тому же, когда я первый раз пересёк границу, меня не проверили, однако следили. Значит, команда арестовать пришла позднее. И вдруг он понял — Александр Гольдфарбах! Кто ещё? Ведь речь о «президентской тайне». Однако Александр Гольдфарбах не мог знать о моём бизнесе.

Тогда это случайность? Случайность, что Джон Кебич и Виктор Бергамаско вышли на меня? Нет, не случайность. Эти-то действовали целенаправленно. Вероятность того, что я накануне войны появлюсь в соответствующем месте, очень велика. Ясно, что они меня поджидали. Хотя у них наверняка были запасные варианты. Но им-то меньше всего нужен мой арест. Они отпадают.

Так я запутаюсь. Давай всё сначала. Несомненно, что решение перед носом. Джон Кебич, Виктор Бергамаско, Гринёва и Александр Гольдфарбах с Норой Джонсон ни при чём. Они вцепились в меня позже. Значит, в сухом остатке остаются: Глеб Исаков, который теоретически мог знать о моём бизнесе, Рашид Темиргалаев, из-за которого я и попал в Имарат Кавказ, и кто ещё? Соломка! Он единственный заварил эту кашу. Но зачем ему меня подставлять? А если он узнал, что я решил его подсидеть? Мог узнать? Мог догадаться. Уж слишком я его ненавижу. Не нужен ему сильный и молодой да ещё и очень талантливый. Глеб Исаков куда предсказуемей, а главное, им легко манипулировать. Но за такие вещи Александр Павлович мог лишиться головы. Неужели за ним стоит мистер Билл Чишолм? Значит, это всё же политика.

* * *

Они явились на рассвете злые и нервные.

— Это твоя работа?! — с порога закричал Александр Гольдфарбах и швырнул ему в лицо кипу газет.

Они легли вокруг, как лепестки роз, как нежнейшее послание от Лоры Гринёвой. И конечно же, Феликс с жадностью выхватил жирные заголовки: «Президент-предатель», «Иуда с лицом демократии», «Наймит США», «Новая свобода куплена за бешеные деньги!», и ещё, и ещё, и ещё тому подобное, что должно было убить Михаила Спиридонова.

— Да, — сказал он, глядя в их разъярённые лица, — это моя работа!

— But why?[94]— удивилась Нора Джонсон.

А ещё она страшно боялась. Должно быть, они курировали это направление, и вдруг такой конфуз. Очень непростительный конфуз, исправить который они уже не могли, и это было концом их карьеры. Вот они и бесились.

— А чтобы вы мне не задавали таких вопросов!

— Что!.. — крайне удивился Александр Гольдфарбах. — Что ты сказал? Ты думаешь, что изменил историю?! Ты ничего не понимаешь в истории!

— Yeah, you do not understand! — заявила Нора Джонсон. — Today, we will rewrite the history of Russia![95]

И Феликс сообразил, что началась война.

* * *

Его били три дня. Но однажды за ним пришли на рассвете и зачитали приговор суда, которого он в глаза не видел. Ему вменялись контрабанда алкоголя и шпионаж в пользу России.

— В пользу кого? — удивился он.

— Мы используем вас в информационной войне в качестве доказательства злонамерений вашей страны. Вы приговариваетесь к смертной казни с отсрочкой до конца войны. Не волнуйтесь, это произойдёт очень быстро. На этот раз мы поставим Россию на колени.

* * *

Феликс потерял счёт дням. Тюремщики, радостно скалясь, сообщали ему о победах Имарата Кавказ.

— Захвачена вся Кубань! До Москвы два дня пути!

— Ваня, наши флаги висят в Краснодаре!

— В Новороссийске мы захватили терминалы и теперь качаем нефть в танкеры!

Феликс, оцепенев, валялся в углу. Не верилось, что все его усилия были напрасны. Его больше не трогали, только великодушно кидали хлеб и ставили на пол кружку с водой.

И вдруг на следующий день тюремщики сделались озабоченными и уже не скалились, а молча шныряли по коридору. А потом Феликс проснулся от того, что тюрьма замерла в странном оцепенении: не было слышно ни звука, только где-то далеко-далеко, так далеко, что казалось едва различимым, возникли звуки боя. Прошло ещё некоторое время: может быть, сутки, а может быть, двое, и охрана разбежалась. А ночью тюрьму так тряхнуло, что с потолка посыпалась пыль. И Феликс понял, что Грозный бомбят.

И вдруг коридор наполнился русскими голосами, дверь в камеру отворилась, и Феликсу показалось, что он бредит: над ним наклонился не кто иной, как капитан Игорь Габелый со свежим розовым шрамом на щеке, протянул фляжку и сказал:

— Пей, друг! Сейчас мы тебя вытащим.

* * *

— За мужество! — сказал Герман Орлов.

— За мужество! — подтвердил Лёва Аргаткин.

— Я не знаю, что такое мужество, — задумчиво сказал Игорь. — Может, это то, что мы не дали себя убить, а может, это просто способность жить, несмотря ни на что? В любом случае, это нечто, что заставляло нас двигаться и делать своё дело.

— Точно, братишка!!! — заорал Герман Орлов. — В самую точку! Я тоже так думал, а произнести не мог! Игорёха!!! — И полез целоваться.

* * *

Россия денонсировала «большой договор», ввела на территорию так называемого Имарата Кавказ войска и вышла на границу с Грузией.

Мир стоял на пороге Третьей мировой войны.