Читать книгу "Есть что вспомнить. Записки следователя прокуратуры - Юрий Васильевич Щадин"

взыскано реально лишь 7,5 процента. Причем, последние годы это положение стабильно ухудшается» («Российская газета» от 27.07.2015).

Не имею цели негативно иллюстрировать эффективность работы прокуратуры, но такое нарушение Конституции раньше было просто немыслимо.

Объективность государственному обвинителю была вполне доступна. Ещё стажером (!) помощника прокурора в 1982 году мне довелось в выездном заседании (для профилактики преступности они проводились регулярно) отказаться от обвинения по трем (!) статьям уголовного кодекса, просить суд освободить подсудимого из-под стражи. К такому решению я пришел после изучения материалов дела и доложил о нем прокурору района, предложил ему самому поддерживать утвержденное им обвинение. Выслушав аргументацию моего решения о полной недоказанности обвинения, прокурор с ней согласился, но с поправкой: «Не просите оправдать, просите вернуть на доследование». С таким компромиссом я согласился без возражений, но зачем держать его под стражей? «Просите изменить меру пресечения на подписку о невыезде, освободив из-под стражи в зале суда» – ответил прокурор. Хорошо помнится шоковое состояние судьи и изумление адвоката – ведь и тогда отказ от обвинения был редкостью. А дело на доследовании было прекращено за отсутствием состава преступления. Бывший подсудимый был восстановлен в партии (коммунисты из партии исключались после информации о направлении дела в суд – считалось невозможным судить члена партии). А бюро райкома объявило прокурору, судье (он после исключения подсудимого из партии изменил ему подписку о невыезде на арест) и начальнику милиции (следователь был беспартийный) по выговору. И никаких негативных последствий для меня отказ от обвинения не имел. Более того, в первой моей аттестации прокурор просил, в порядке исключения, присвоить мне первый классный чин на ступень выше, что и произошло. Нынешние гособвинители воспринимают рассказ об этом с нескрываемым недоверием.

Аргументированное мнение государственного обвинителя было весомым и учитывалось судами. Примечателен эпизод, произошедший на годовом совместном совещании правоохранительных органов в г. Балашове в 1983 году. Председатель районного суда в своем выступлении упрекнула помощника прокурора в том, что он, пользуясь неопытностью молодого судьи предложил назначить не соответствующий закону вид колонии, а затем опротестовал приговор. Помощник прокурора, не повышая голоса невозмутимо пояснил, что его предложение соответствовало предлагаемому наказанию, а увеличив предложенный им срок наказания, судья не изменил вид колонии, что и повлекло отмену приговора по его протесту. Его реплика настолько доступно и безупречно исключала необоснованный упрек, что заслуженный юрист РСФСР извинилась перед ним. Выслушав рассказ об этом, один из недавних руководителей прокуратуры города категорично заявила: «Не верю». Этот эпизод ярко иллюстрирует не только имевшуюся реальную состязательность юристов, но и способность прокуроров и судей публично признавать свои ошибки. Объективность была общепринятым стилем работы. Так, в 1984 году областной суд по протестам помощника прокурора отменил и изменил восемь приговоров Романовского народного суда. Это очень высокий показатель, учитывая, что суд был односоставный и за год рассматривал немногим более сотни уголовных дел.

Считаю уместным процитировать выдающегося русского юриста и прокурора: «Ознакомясь с делом, я приступал прежде всего к мысленной постройке защиты, выдвигая перед собою резко и определительно все возникающие и могущие возникнуть по делу сомнения, и решал поддержать обвинение лишь в тех случаях, когда эти сомнения бывали путем напряженного раздумья разрушены и на развалинах их возникало твердое убеждение в виновности. … я посвящал вечер накануне заседания исключительно мысли о предстоящем деле, стараясь представить себе, как именно было совершено преступление и в какой обстановке. После того, как я пришел к убеждению в виновности путем логических житейских и психологических соображений, я начинал мыслить образами. Они иногда возникали передо мною с такой силой, что я как бы присутствовал невидимым свидетелем при самом совершении преступления» – А. Кони «Приемы и задачи прокуратуры». Сегодня приведенная цитата либо неизвестна, либо воспринимается как ненужный анахронизм.

Государственное обвинение полностью утратило свою независимость и стало простой формальностью. От имени государства обвинитель отстаивает не только и не столько доказанность виновности подсудимого, сколько обоснованность утверждения прокурором обвинительного заключения. Утверждение результатов расследования – это полная концентрация власти в руках надзирающего прокурора. Концентрация ничем не обоснованная и, в силу ее специфики, почти бесконтрольная. Именно по этой причине нашумевшее дело «крышевавших» игорный бизнес московских прокуроров при признании вины обвиняемыми и наличии доказательств в суд так и не пошло – Генеральная прокуратура неоднократно отказывалась утверждать обвинительное заключение, возвращая дело на доследование. Не случайно, при обсуждении нового УПК РФ практики предлагали утверждение обвинительного заключения передать в компетенцию начальника следственного органа, оставив за прокуратурой поддержание государственного обвинения.

Генеральный прокурор в своем приказе №465 от 25.12.2012 г. определяет, что «от активной позиции и профессионализма государственного обвинителя в значительной степени зависят законность и справедливость рассмотрения уголовного дела». А также считает «недопустимым любое давление на государственных обвинителей, принуждение их к отстаиванию выводов органов предварительного расследования, не подтвержденных исследованными в ходе судебного разбирательства доказательствами». Увы, согласно этому же приказу, государственный обвинитель при существенном расхождении его с позицией, выраженной в обвинительном заключении, обязан докладывать об этом прокурору, поручившему поддерживать государственное обвинение. А прокурор в случае принципиального несогласия с позицией обвинителя решает вопрос о замене обвинителя.

Непосредственность судебного рассмотрения никакого значения «принципиально» не имеет. Нужно ли говорить, что ждет гособвинителя при расхождении с позицией обвинительного заключения? Вот и весь профессионализм обвинения, и отсутствие принуждения государственного обвинителя. А ведь раньше замена гособвинителя была возможна только при его болезни. Кстати, считалось: если вынесенная судом мера наказания более чем на два года отличалась от предложенной государственным обвинителем и за этим не следовало протеста, значит позиция обвинения в части наказания была неверна и выбрана без учета обстоятельств дела и личности подсудимого.

Прокурор не должен служить только букве закона – иначе получается, как некогда заметил известный юрист: «По форме правильно, а по существу издевательство». Объективность и справедливость должны быть ежедневным критерием его работы. В Балашовском суде рассматривалось дело о грабеже, совершенном группой лиц. После заседания государственный обвинитель зашел поделиться эмоциями о судебном процессе: «Я просил обоим по четыре года лишения свободы. Одинаково, чтобы подельнику не обидно было. И суд с этим согласился!» И встретил мой недоумевающий взгляд: «А как же требования закона об индивидуализации наказания (ст.60 УК РФ)? Грабители ведь не близнецы-братья, да и у них один лидер, а другой ведомый. А тут разные возраст, характеристики, семейное положение. И роль их в совершении преступления не могла быть одинаковой, они же не клоны. А судья просто безразлично согласился с твоим ничем не мотивированным, не соответствующим назначению наказания предложением». Явно озадаченный помощник прокурора предпочел промолчать.

Уровень государственного обвинения назвать высоким нельзя. Состязательность сторон в судебном заседании осталась только в суде присяжных, поэтому прокуроры крайне редко используют право на выступление с репликой. Зачем, если есть полная уверенность в обвинительном приговоре? Законом предусмотрено прекращение дел о преступлениях небольшой и средней тяжести за примирением сторон в процессе расследования с согласия прокурора. Прокуроры его просто не дают, обеспечивая почти 100% «направляемость» дел в суд. И в суде государственные обвинители против прекращения дела возражают, но до 80% таких уголовных дел судами прекращаются, судьи просто игнорируют мнение прокурора. Такое повышение прокурорской отчетности, именуемой профилактикой, влечет просто колоссальные затраты времени дознавателей, следователей, судей, адвокатов, самих прокуроров в ущерб качеству расследования и рассмотрения остальных дел. Нетрудно видеть, что значительная часть нагрузки на судей и прокуроров создается искусственно.

Рассмотрения уголовных дел в особом порядке при возражении прокурора закон не допускает. Еще один пробел в законодательстве: независимый суд обязан руководствоваться мнением прокурора. И в октябре 2019 года в адрес генерального прокурора РФ судья районного суда города Ярославль вынес частное постановление, в котором потребовал прекратить «порочную и бессмысленную практику беспричинного препятствования особому порядку рассмотрения дел». Вместо рассмотрения дела в особом порядке, суд «ввиду бессмысленных, явно надуманных и по сути ничем не обоснованных возражений прокурора» был вынужден рассматривать дело в общем порядке, что «повлекло за собой нарушение 1,5-месячного срока рассмотрения уголовного дела». Выполнение без необходимости «бессмысленной», «никому не нужной» и,