Читать книгу "Шестое вымирание - Элизабет Колберт"

И наконец, самая, пожалуй, большая угроза кораллам – изменение климата, “не менее злодейский близнец” закисления океана.

Тропическим рифам необходимо тепло, однако, когда температура воды поднимается слишком высоко, начинаются проблемы. Причина в том, что рифообразующие коралловые полипы ведут двойную жизнь. Каждый полип – это животное и в то же время хозяин для микроскопических растений, известных как зооксантеллы. В процессе фотосинтеза они продуцируют углеводы, а полипы собирают эти углеводы, словно фермеры – урожай. Как только температура воды поднимается выше определенной отметки – она разная в зависимости от местоположения и от конкретного вида, – симбиотические отношения между кораллами и их “жильцами” разлаживаются. Зооксантеллы начинают производить опасные концентрации радикалов кислорода, а полипы отвечают, отчаянно и зачастую губительно для себя, изгнанием симбионтов. Без зооксантелл, которые придают коралловым полипам их фантастические цвета, те начинают белеть – это явление стали называть обесцвечиванием коралловых полипов. Обесцвеченные колонии перестают расти, а если урон достаточно серьезен – гибнут. Масштабное обесцвечивание происходило в 1998, 2005 и 2010 годах, и ожидается, что частота и интенсивность подобных событий будут увеличиваться по мере роста среднемировой температуры.

Исследование более восьмисот видов рифообразующих коралловых полипов, результаты которого были опубликованы в журнале Science в 2008 году, показало, что треть из них находится под угрозой вымирания – в основном из-за повышения температуры воды в океане. Так что мадрепоровые коралловые полипы стали одной из находящихся в наибольшей опасности групп на планете: в исследовании было отмечено, что доля видов коралловых полипов, причисленных к категории “под угрозой вымирания”, больше, чем доля таких видов для “большинства наземных групп животных, за исключением земноводных”97.

Острова – это миры в миниатюре или, как заметил писатель Дэвид Кваммен, “как бы пародия на все многообразие природы”. Исходя из такого определения, Уан-Три – это пародия на пародию. Размеры острова – всего-то около двухсот метров в длину и ста пятидесяти в ширину, однако на нем поработали сотни ученых, нередко привлекаемых именно его миниатюрностью. В 1970-е годы трое австралийских исследователей взялись провести полную биологическую перепись обитателей острова. Большую часть года на протяжении трех лет они жили в палатках и заносили в каталог каждый вид растений и животных, который им только удавалось найти, включая: деревья (3 вида), травы (4 вида), птиц (29 видов), двукрылых (90 видов) и клещей (102 вида). Ученые обнаружили, что на острове не водится никаких млекопитающих, конечно, если не считать самих ученых и свиньи, которую однажды привезли и держали в клетке, пока не зажарили. Монография с результатами этого исследования насчитывала четыре сотни страниц. Она начиналась со стихотворения, восхваляющего прелесть крошечного островка:

Остров дремлет, Объятый мерцаньем кольца Бирюзовой и синей воды. Охраняя сокровище от биения волн О кайму из кораллов 98.

В мой последний день пребывания на Уан-Три плавания с маской не планировалось, поэтому я решила пройтись по острову, что должно было занять минут пятнадцать. Довольно скоро я встретила Грейама, руководителя станции. Мускулистый мужчина с ярко-голубыми глазами, рыжеватыми волосами и длинными свисающими усами, Грейам казался мне идеально подходящим на роль пирата. Дальше мы пошли, беседуя, вместе, и по мере нашего продвижения Грейам постоянно поднимал какой-то пластиковый мусор, принесенный волнами на Уан-Три: крышку от бутылки, обрывок изоляционной ленты, кусок трубы из поливинилхлорида. У Грейама была целая коллекция таких плавучих обломков, которую он выставлял в проволочной клетке. По его словам, цель выставки заключалась в том, чтобы продемонстрировать посетителям, “что творит наша раса”.

Грейам предложил показать мне, как работает их исследовательская станция, и мы, обойдя хижины и лаборатории, направились к центральной части острова. Был разгар брачного сезона, и повсюду расхаживали и кричали птицы: бурокрылые крачки, с черными верхушками голов и белыми грудками, бенгальские крачки, серые с черно-белыми головами, а также черные глупые крачки с белыми пятнами на головах. Я поняла, почему людям не составляло никакого труда убивать гнездящихся морских птиц: крачки, казалось, ничего не боялись и буквально путались под ногами, так что нам приходилось следить за тем, чтобы не наступить на них.

Грейам показал мне солнечные батареи, снабжающие исследовательскую станцию электричеством, и емкости для сбора дождевой воды. Емкости стояли на высокой платформе, и с нее мы могли видеть верхушки растущих на острове деревьев. По моим очень грубым расчетам, их было около пятисот. Казалось, будто они растут прямо из горной породы, как флагштоки. Грейам обратил мое внимание на бурокрылую крачку, которая долбила клювом птенца черной глупой крачки рядом с платформой. Вскоре птенец был мертв. “Она не станет его есть”, – сказал Грейам. И оказался прав: птица ушла, а очень скоро птенца унесла чайка. Грейам философски отнесся к этому происшествию, разные варианты которого он наверняка наблюдал уже множество раз. Такое поведение птиц позволяло сохранять баланс между их численностью и количеством пищи на острове.

Вечером того дня начиналось празднование Хануки. В честь праздника кто-то вырезал из ветви дерева менору и прикрепил к ней клейкой лентой две свечи. Зажженный на пляже самодельный семисвечник отбрасывал пляшущие тени на коралловый щебень. На ужин подали мясо кенгуру, показавшееся мне на удивление вкусным, но, как заметили израильтяне, определенно некошерное.

Позднее я отправилась на участок DK-13 с ученым по имени Кенни Шнайдер. К тому времени прилив продолжался уже более двух часов, и мы со Шнайдером должны были прибыть на место за несколько минут до полуночи. Шнайдер уже ходил на DK-13, однако все еще не вполне освоил работу с GPS-навигатором. Примерно на полпути мы поняли, что сбились с маршрута. Вскоре вода была нам уже по грудь. Идти стало гораздо тяжелее, а прилив все продолжался. Ворох тревожных мыслей проносился в моей голове. Сумеем ли мы доплыть обратно до станции? Поймем ли вообще, в каком направлении плыть? Или же наконец разрешим загадку “унесения на Фиджи”?

Намного позже, чем планировалось, мы со Шнайдером заметили желтый буй на участке DK-13. Мы наполнили емкости для проб и отправились в обратный путь. Меня вновь поразили необыкновенная яркость звезд и чернота небосвода. И снова, как уже несколько раз бывало на Уан-Три, я почувствовала абсурдность своего положения. Я приехала на Большой Барьерный риф, чтобы написать о масштабах воздействия человека на окружающую среду, а между тем мы со Шнайдером казались крайне незначительными в этой первозданной темноте.

Подобно евреям, коралловые полипы Большого Барьерного рифа следуют лунному календарю. Раз в год, после полнолуния в начале южнополушарного лета, они участвуют в массовом половом размножении – своего рода синхронизированном групповом сексе. Мне рассказывали, что это зрелище, которое никак нельзя пропустить, так что я планировала свою поездку в Австралию соответствующим образом.