Читать книгу "Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг"

Однако Александр оказался восприимчивым и к другой концепции либерализма, согласно которой расширение прав охватывало все общественные классы, а не гарантировало привилегии только одного. Это был скорее якобинский подход, и именно его придерживались члены кружка молодых друзей императора, один из которых, Павел Строганов, являлся какое-то время членом Клуба якобинцев в Париже. Вступив на престол, Александр регулярно собирал молодых аристократов для консультаций, называя такие заседания «Негласным комитетом» или в шутку «Комитетом общественной безопасности». Еще раньше в разговоре с одним из членов комитета, польским аристократом князем Адамом Чарторыйским, Александр выразил свою «ненависть к деспотизму, где бы и какими бы средствами он ни осуществлялся», и подтвердил любовь к свободе и равенству всех членов общества.

Однако не было вполне ясно, как можно принять либеральную концепцию в стране, где большее число жителей оставалось в крепостной неволе. Это было возможно лишь при отмене крепостного права, что неизбежно подрывало собственность и привилегии тех, кто обладал некоторым ограниченным набором гражданских свобод, доступных в то время в Российском государстве. И наконец, сделать подобное мог только монарх, сосредоточивший в своих руках всю полноту самодержавной власти. Эту фундаментальную дилемму Александр за время своего царствования так и не решил — для проведения серьезных реформ он нуждался в неприкосновенности всей самодержавной власти. Характер Александра, двойственный и скрытный, стал результатом долгого пребывания при дворе отца, где либерально-гуманистические увлечения сочетались с искренним интересом к военным парадам, так радовавшим Павла I. Внутренние противоречия только усилились той объективной ситуацией, в которой оказался молодой император, когда осознал, что свободу можно ввести только с помощью деспотизма.

По этой причине «Негласный комитет» так и остался негласным, а протоколы заседаний никогда не публиковались. Все члены комитета понимали — любая публичная дискуссия о возможности отмены или даже смягчения крепостного права способна возбудить надежды крестьян и привести к массовым общественным беспорядкам. В результате Александр не высказал даже самого скромного предложения по регулированию тех обязанностей, которые возлагались на крестьян хозяевами. Единственным плодом всех благих намерений стал указ 1803 года, разрешивший (но не требовавший) землевладельцам освобождать целые деревни со всей обрабатываемой землей. Но и этот закон был принят без консультаций с Сенатом, который мог бы выразить протест.

В 1802 году Александр даровал Сенату droit de remontrance[3], но проигнорировал его совет уже при первой попытке сенаторов воспользоваться этим правом при принятии закона, касавшегося условий отставки офицеров армии. На практике именно так и происходило в дальнейшем. В результате Россия не получила ни аристократического Rechstaat’a, ни гражданских свобод по якобинскому образцу.

Хотя ранние реформистские попытки ничего не дали и «Негласный комитет» распался, Александр не оставил надежды осуществить благотворительную трансформацию российского общества. Он предпринимал попытки подойти к этому вопросу с другой стороны, проводя реформы в более восприимчивых к западному влиянию нерусских областях, предоставив конституции Польше и Финляндии и освободив крепостных в балтийских провинциях. Советники царя, в первую очередь Сперанский в 1808–1812 годах и Новосельцев в 1817 году, продолжали работу над проектами конституций.

Образование

В конце XVIII века официальная политика в области образования преследовала цели, определенные еще в период правления Екатерины II: для среднего и высшего уровня — подготовка кандидатов к государственной службе, для начального — обучение практическим навыкам и привитие религиозных и моральных принципов, хотя государственная система по-прежнему была отделена от церковной и основным текстом для изучения оставались екатерининские «Обязанности Человека и Гражданина».

Все общественные сословия, кроме крепостных крестьян, имели доступ ко всем уровням образования. Высшее образование строилось по немецкому образцу корпоративной автономии с обеспечением свободы исследования как в обучении, так и преподавании.

Эти принципы примечательны во многих отношениях и показывают, насколько серьезно Россия пыталась жить по стандартам великой европейской державы: самоуправляющиеся институты и дух свободного интеллектуального мышления оказались трудны для восприятия самодержавием, тогда как широкий доступ к образованию плохо совмещался с иерархически построенным обществом. Но закрытая элитная образовательная система уже была неприемлема для России. Служилая знать требовала постоянного пополнения молодыми людьми, поднявшимися снизу и получившими образование по высшим европейским стандартам. Как отмечал князь Карл Ливен, ректор Дерптского университета: «Там, где дворянство простирается от подножия трона с одного конца и почти погружается в крестьянство с другого, где каждый год многие из низших городских и сельских сословий вступают в ряды дворянства по достижении требуемого ранга в военной или гражданской службе, очень трудно организовать школы [на базе закрытого наследственного сословия]».

Несмотря на все трудности, Александр в «Предварительных правилах об общественном образовании» от 24 января 1803 года подтвердил принципы своей бабушки Екатерины II и даже расширил их, объявив о намерении учреждать школы не только на уровне уездов, но и в деревнях. Его планы вполне соответствовали меритократической точке зрения Екатерины: предусматривали связь всех уровней и возможность продвижения по вертикали с тем, чтобы способные дети из низших классов могли подняться до государственной службы. Ставилась цель поощрять в учениках стремление к учебе с тем, чтобы после окончания школы они продолжали идти дальше к развитию своих лучших качеств.

К существовавшим в начале царствования Александра университетам Москвы, Вильно и Дерпта добавились новые в Санкт-Петербурге, Харькове и Казани. Каждый университет имел самоуправление, хотя и находился под строгим надзором назначенного государством куратора. Ожидалось, что университеты будут помогать в распространении образования, подготовке учителей для школ и составлении учебных планов для учреждений более низшего уровня.

В первые годы новые университеты испытывали большие трудности: не хватало студентов, многие оказались плохо подготовленными, недисциплинированными и не заканчивали курс. Большинство первых профессоров приехали из-за границы и читали лекции на латыни или немецком. В 1814 году князь Кочубей доказывал, что лучше пригласить священников, чем немцев. Между русскими и иностранными преподавателями часто возникали конфликты: первые жаловались, что иностранцы равнодушны к студентам, вторые считали русских грубыми и необучаемыми. Давно утвердившиеся университеты, как Московский или те, которые опирались на поддержку местных властей, смогли преодолеть эти проблемы, но новые оказались крайне уязвимыми для финансового и официального давления. Некоторые подвергались нападкам за насаждение либерализма и атеизма.