Читать книгу "В Советском Союзе не было аддерола - Ольга Брейнингер"

Отличительной особенностью работы на Стайнберга было то, что все его задания должны были выполняться здесь и сейчас. Обычно он присылал письма с пометками «2 часа», «2 дня» или «30 минут». Сегодняшнее гласило: «час, полтора максимум». В одной руке я держала тост, а другой стучала по клавиатуре. Через час десять, когда я отправила Стайнбергу назад его статью с пометками, до моих собственных занятий оставалось сорок минут. Я успела принять душ, одеться, позвонить родителям в Бостон и, пробежав по Амстердам-авеню с мокрой головой, заскочить в аудиторию за две минуты до начала. Мы разбирали ооновские методики для анализа затяжных территориальных конфликтов. После семинара я пошла на лекцию по лагерной прозе, потом перехватила в коридоре сэндвич с тунцом и вместе со Смирновой отправилась слушать приглашенного спикера из Принстона, который должен был рассказать о мотивах революции в современной русскоязычной прозе. Презентация заканчивалась в шесть часов, и я как раз успевала неспешно дойти до «Ориэлc» и там встретиться с Максом, показывая всем своим занятым видом и рюкзаком с книгами через плечо, и вообще общей небрежностью, что это totally casual встреча, – хотя, конечно, до totally casual нам было столько же, сколько и до полноценного свидания. Наше общение и каждая наша встреча выглядели как попытки геополитических переговоров под прикрытием ни к чему не обязывающей болтовни. Каждый ждал, что другой сдастся и уступит, и ни один не собирался ни сдаваться, ни уступать. Может, именно поэтому на полпути я засомневалась и остановилась посреди Бродвея. Нет, все-таки вся эта история с Максом начинала меня нервировать. Или не эта история? И история ли это вообще – или так, эпизод? Я чувствовала себя нервной, встревоженной, несобранной, и мне хотелось поскорее попасть домой, уткнуться в подушку и так лежать в темноте, открыв окно, чтобы слышен был шум проезжающих внизу машин.

«Слушай, извини за позднее предупреждение, я сегодня не в настроении», – написала я.

Это было не очень хорошо с моей стороны, потому что я знала, что Макс живет на другом конце Манхеттена, на Нижнем Ист-сайде. Я продолжала машинально шагать по Бродвею, ожидая его ответа, и уже дошла до «Ориэлс», маленького семейного кафе из разряда тех заведений в кампусе, где все сидят с ноутбуками с утра до вечера, а случайные посетители в раздражении ходят между студентами и пытаются найти свободное место. Пришлось сесть на скамейку напротив ресторана в тени: я все не могла решить, что делать дальше. Макс стоял у входа, и мне видно было, как он достает из кармана куртки телефон и читает сообщение.

«Без проблем, увидимся в другой раз», – пришел мне его ответ.

«В среду?»

«Да, наверное, подойдет».

Наверное, он был страшно раздражен. Я была бы страшно раздражена. Макс повернулся и пошел в сторону метро, а я наблюдала за тем, как он уходит пружинистой, уверенной спортивной походкой, в кожаной куртке и потертых серых джинсах, и мне хотелось бы, чтобы все было как-то иначе, потому что все было просто странно, и с Максом, и всё вокруг, и не для того мы общаемся с другими людьми, чтобы мир вокруг становился еще менее понятным, но я знала, что была не права, что это невежливо, что так не делают и что нельзя оттягивать никакие решения в жизни, и в среду мне все равно придется это сделать. Да, но хотя бы – в среду.

* * *

В последний раз мы с Максом пытались увидеться в тот день, когда я узнала, что у меня рак. Утром того дня я прислала ему сообщение о том, что, на мой взгляд, все это довольно бессмысленно и мы явно хотим разных вещей, друг от друга и вообще по жизни.

«Я только что выкурил косяк и не знаю, то ли от этого у меня бьется так быстро сердце, то ли от твоих сообщений, – ответил он. – Что случилось?»

«Не знаю, – напечатала я, – мне не нравится динамика наших отношений».

Макс надолго ушел в офлайн, а я колебалась, пытаясь решить, добавлять ли его уже в игнор-лист или пока нет. Потом он предложил встретиться и спокойно все обсудить. Если мы так и не придем ни к чему, то мы можем спокойно разойтись. Но, может быть, мы найдем компромисс?

Да, без проблем, ответила я два часа спустя, и мы условились встретиться в «Татте» в восемь вечера. В пять я пошла к врачу, чтобы мне выписали что-нибудь от простуды, – я уже две недели не могла выздороветь, и мне надоело все время ходить в полубессознательном состоянии, рассчитывая энергию, чтобы не перетрудиться с каждым лишним шагом. На парах я сидела сонная и думала вполсилы, и это меня не устраивало, это просто не работало. Как и большинство студентов, я ходила к врачу только тогда, когда болезнь нарушала режим жизни автомата, мешая каждый день выполнять определенное количество работы за определенное количество часов, давая понять, что тело – это не механизм, пусть даже хорошо отлаженный, и что оно может подводить и сдавать. Жаль, что нельзя было просто сказать по всей правде: доктор, превратите меня назад в работающую машину. Доктора говорили про стресс и про то, что нужно взять день-два отдыха и дать себе время на восстановление. Come on, вы же знаете, где и когда вы живете. Кто сегодня берет день-два отдыха? Люди, которые не проверяют имейл каждые десять минут? Люди, которые ездят на Гоа заниматься йогой? Или люди, которые сидят на фейсбуке в разных группах на тему «духовных практик»? Спасибо, пропишите мне, пожалуйста, антибиотики.

– А вас не беспокоит ничего вот здесь? – нажала врач. – Нет ощущения напряжения? – До этого она долго водила пальцами, как будто рисовала круги, и я не могла понять, зачем она это делает. – Я назначу вам ультразвук. Вы можете записаться на осмотр на первом этаже, в отделении радиологии. Постарайтесь сделать это поскорее. Потом результаты придут ко мне, и я вам сообщу.

– Простите, что вы мне сообщите? – спросила я, пытаясь понять, стоит ли вообще тратить время на еще один поход к врачу, или я потом просто скажу, что «забыла, потому что была занята».

– Пока сложно сказать, но давайте сначала сделаем ультразвук, а потом, если результат будет положительный, я направлю вас на биопсию.

Мы все еще немного не понимали друг друга.

– Биопсия?

– Давайте пока не будем торопиться, – сказала она подчеркнуто успокаивающим тоном, – такое бывает, и не беспокойтесь…

Нет, она не поняла меня, я не волновалась.

– …если рак на ранней стадии, то…

– Вы имеете в виду рак? – ошарашенно спросила я. – В смысле рак? Рак груди?

И она заговорила еще спокойнее.

Мы в этом смысле оказывается, как собаки Павлова. Мне еще даже не было страшно, а вот это все уже началось. Слезы, конечно, и никчемное и провинциальное «что теперь делать» в голове, хотя я все еще продолжала вежливо улыбаться. Ровно пять минут назад мне было все равно, будет ли у меня рак или нет, да что там говорить, мне и сейчас было все равно, но я услышала «рак» и вспомнила сразу всё – от сцены в «Сексе в большом городе», где Саманта снимает с себя парик, до рекламы акций Avon в поддержку женщин с раком груди; двоюродную бабушку Фиму, которую я никогда не знала; и ту девушку из Коламбии, которой, говорили, было всего двадцать четыре. Одно слово. Потом я шла по коридору в радиологию и слышала свой голос: