Читать книгу "Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич"

– Ежели вам угодно называть меня по фамилии, извольте говорить «господин Отто».

Произнеся эту фразу, заставившую проверенного в боях пулеметчика изумленно вытаращить глаза, старший ефрейтор встал и очень быстро удалился. И лишь спустя четверть часа, вернувшись и снова усевшись за стол, занялся нашими документами, что-то недовольно бурча и выискивая взглядом Брауна, который после случившегося предпочел оставаться на воздухе.

– Вот ведь индюк! – бормотал он на обратном пути, пробираясь под маскировочной сеткой, прикрывавшей ход сообщения. – Откуда мне знать, что у него такая идиотская фамилия? Нет чтоб объяснить по-человечески да посмеяться. «Извольте говорить…» Попадется он мне в тихом месте теплым вечером…

– Не подавай дурного примера молодежи, – предостерег его Дидье. – Что же касается этого чурбана, то, думаю, он развлекается этим лет примерно с пятнадцати.

– С момента, когда он обнаружил, что его не любят девчонки, – уточнил я.

– Так что предлагаю разойтись, – продолжил Хайнц, – а вечером, если Греф не загонит нас на службу, отметить счастливое возвращение и встречу старых друзей.

Но Греф, разумеется, загнал нас куда следовало и гораздо дальше. Весь день мы приучали пополнение к окопной жизни, занимаясь с ним шанцевыми работами, а потом до утра проторчали в секрете, удивляясь, насколько холодной может быть ночь после невыносимо жаркого дня. В результате выпить с Брауном удалось только на следующий вечер. Причем, к раздражению Отто, не в самом тесном кругу – не ко времени оказавшийся рядом Греф с удовольствием к нам присоединился.

– Рекомендую, – говорил он, – разливая по кружкам принесенное Брауном вино, красное с черным отливом. – Покупаем тут у одного татарина. Они сами вина не пьют, но делают совсем не плохо.

– Чтобы спаивать потом немецких гяуров, – предположил Дидье.

– Не надо так говорить, – встал Греф на защиту освобождаемых народов России. – Ведь мы тут меньше года. Следовательно, вино предназначалось не для нас, а для русских большевиков, а еще раньше – для царей и их слуг.

Хайнц задумчиво покачал головой.

– Довольно интересная коллизия, – заметил он. – Британские колонизаторы использовали крепкие напитки, чтобы в корыстных целях спаивать туземцев, а тут всё наоборот: туземцы спаивают колонизаторов. Вопрос: является ли это проявлением корыстолюбия, или же перед нами утонченная форма антиколониальной борьбы?

– За что будем пить, умник? – перебил его Браун, уставший держать в руке алюминиевую емкость.

– За диалектику, господин Отто, за диалектику, – объяснил ему я. Мы рассмеялись, в том числе и Греф, понятия не имевший, что означало обращение «господин Отто». Возможно, ему понравилась «диалектика». Как ни крути, Гегель – это понятие.

Мы осушили кружки. Вино приятно разлилось по жилам. Мне подумалось, причем не первый раз, что здесь, в условиях, в каких никто по доброй воле не окажется, поводов для радости находишь порою не меньше, чем в мирной жизни. Ты рад, что сегодня будешь спать, а не торчать в дозоре. Что бьющий в отдалении пулемет стреляет не по тебе, а гул пушек далек и не угрожает твоей безопасности. Что не проносится над головой строчащий бешено штурмовик, что не горит под ногами бензин и не стоят поблизости виселицы с саботажниками и лесными бандитами. И пьешь ты не мерзкую бурду вперемешку с песком, которая только символизирует кофе, а приличное татарское вино, и рядом с тобой друзья, а не капитан Шёнер или спесивый болван по фамилии Отто. И ты по-прежнему жив, и штурм, которого все ожидают, не начался, и если начнется, то начнется не завтра. А значит, у тебя, в отличие от Петера Линдберга или белобрысого пролетария, имени которого ты уже не узнаешь, еще будет шанс отведать вина. Татарского, русского или еврейского – какая, к чертям собачьим, разница? Не так уж мало, право слово.

– А теперь – за удачу! – предложил Греф. – Спорт в нашем деле, конечно, штука нужная, но без удачи ничего не стоит. Мина не знает, что ты сильный и ловкий, – долбанет, и кишки наружу. Верно?

– Верно, – согласился быстро хмелевший Браун. – А бывает, попадет так, что лучше некуда. Как Хорсту. Списали вчистую, а всё на месте, кроме самой малости, но девкам до нее и дела нет. Теперь попивает пивко и плевать хотел на весь этот бардак.

– Что я слышу, старший стрелок? – ехидно прищурился Греф. – Попахивает пациф…

– За удачу так за удачу! – перебил его Дидье.

– За удачу, – присоединился я.

Когда вино окончилось и Греф поспешил нас покинуть, Отто не удержался от проявления недовольства.

– Дослужился до взводного, так мог бы и не выпивать с рядовым составом.

Дидье не согласился:

– Он тоже человек. И к тому же наш товарищ.

– А если товарищ, то мог бы угостить. Товарищ… Как в наряд, так командир, а как пить на дармовщинку…

Продолжая ворчать, он завалился на спальную полку. Дидье последовал его примеру, а я нащупал в кармане три письма, переданные мне сегодня из канцелярии. Времени прочесть их до сих пор не нашлось, но впереди была целая ночь (если, конечно, русские не устроят артналет или другую пакость). И это тоже радовало.

Первые радости

Красноармеец Аверин

Двадцатые числа мая 1942 года, седьмой месяц обороны Севастополя

Старшина второй статьи Зильбер был мужчина крупный и серьезный, с атлетическими плечами, могучим, в командирских бриджах задом и носом Ильи Эренбурга. И таким же грозным, как тот. Когда Старовольский ненадолго отлучился, старшина, демонстрируя нам кулак величиной с не самый маленький арбуз, произнес небольшую речь:

– Третий взвод, слушай сюда. Попрошу помнить: я против рукоприкладства и прочих мер воздействия на личный состав, не предусмотренных уставами РККА и РККФ. Но если кто туточки думает валять дурака, то я имею первый разряд по боксу. В полутяжелом весе.

«Проверим», – прошептал у меня за спиною Мухин, а я подумал, что в лице Зильбера на нашу голову свалился еще один Рябчиков, в полутяжелом весе и тельняшке.

Мы стояли на дне траншеи, там и сям потрескивали выстрелы, изредка ухали пушки, грохотали вдали разрывы – и всё это называлось затишьем. Так нам объяснил старшина: «Сейчас у нас затишье, передовые части оборонительного района занимаются улучшением позиций». Я не сразу понял, что это такое – улучшение позиций, но когда пронесли раненого краснофлотца, стало ясно, что без крови оно обходится не всегда. Если вообще обходится.

Потом, когда вернулся Старовольский (его вызвал по телефону Сергеев), мы, низко сгибаясь в узком ходе сообщения, продвинулись несколько дальше. Окопы здесь были мельче, поэтому Зильбер, добравшись до цели, велел нам присесть на дно. Наверху, перекатываясь из края в край, продолжался редкий ружейный огонь. Постреливали и немцы и наши, то и дело, надрываясь, принимался рокотать невидимый, но близкий пулемет. С такой музыкой можно было не опасаться, что кто-то нас услышит, но всё равно Зильбер говорил теперь тихим голосом. И нам приказал делать так же, потому что передний край, даже если и не самый передний, громкого трепа не любит.