Читать книгу "Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова"

Черноморские ветры дули до самого Рождества. Лишь в сочельник притихло, необычно яркая Венера окончательно признала себя вечерней Веспер-звездой, а Егор неохотно признал себя лохом. Перед тем как сделать за рождественским столом такое заявленье, он долго и безрезультатно ломал себе голову. Что его Зоя в кафе нечаянно поменялась мобильниками с официанткой – он с трудом, но вспомнил. «Еще не повод, чтоб менять ориентацию», – заметили относительно трезвые друзья. Сбиваясь, потерпевший выкладывал: нашел свою Заиньку Бог знает в какой дыре, четвертый этаж… там стояли фотки той же японочки и парня, приносившего ему, Егору, на подпись договор о реставрации особняка… вот кто подослал гейшу… а фирма, за всем этим стоявшая, исчезла с концами. Но товарищи уж не слушали. Что у тебя, один особняк? или одна девчонка? забей. И Егор забил, или сделал вид, что забил.

Стекла одесских лоджий, обращенных на юг, наконец-то перестали дребезжать. Наступило затишье в делах – рождественские бизнес-каникулы. Адвокат Каминский приехал в Питер с двумя девушками-сестрами, именовавшими себя Жюли и Катрин. Хотелось думать, они происходили по женской линии от дюка де Ришелье, фамилию же носили русскую – Переляевы. Адресуясь к инкрустированному столику, разделявшему двух Зой, Каминский сказал убедительным тоном: «Зоя, пусть поживут… у них был общий покровитель, обанкротился… на суде фигурировали их имена… надо переждать. Не бойся, они на тебя всей тяжестью не лягут». Зои промолчали – каждая имела право счесть, что обращаются не к ней – но беженок приняли. Тех никак нельзя было назвать грузными. Если слегка облокотились на хозяек, то это было вполне терпимо. Да, и еще: в сестрах Переляевых наблюдалось неуловимое сходство с Зоей Киприди – слабые копии с великого оригинала. Каминский погостил до старого Нового года, играл с Кипридою в нарды. С плеч ее, склоненных к доске, кудри сбегали стадами, настольная лампа зажглась над гурьбою овец. Казалось, пастушье солнце их видит, едва лишь встав из-за гор. Должно быть, свет таился в руне. Каминский уезжал заново влюбленный, оставив двум новым компаньонкам Киприды подробные инструкции по управленью домом. Не Киприда же, черт возьми, с ее боготворимой подругой станут всем этим заниматься – даже подумать кощунственно. Вот так подскочили акции маленькой двужильной официантки Зои Савелкиной. В коммунальной квартире на четвертом этаже терпеливые соседки стригли друг друга тупыми ножницами, усадив на колченогую табуретку, а монголоидный силуэт золушки Зои не сходил со стены.

Мело весь месяц в феврале за сплошными стеклами особняка, устоявшего даже против залпа Авроры. Мелькали в фонаре окна женские тени, летели на огонь мотыльки в «мерседесах». Прилетели Антон Балдин и Борис Острогин, давние консультанты и компаньоны Егора Парыгина по контрабандным операциям с антиквариатом. Все трое заложили основы своего состояния еще при советской власти, а в период инфляции не сплоховали. Сейчас господа консультанты сидят за инкрустированным столиком, мысленно его оценивая. Сестры-одесситки уж превратились на вьюжном севере в Юленьку и Катю, подкрасились и причесали густые волосы «под Киприду». Гадают гостям – Юленька по руке, Катя раскинула карты – все выходит успех, в делах и у женщин. Чеки нескупые кавалеры отнесли Киприде, что прилегла на угловом диванчике. Но та на чеки не взглянула и к ним не притронулась, сказала – возьми, Заинька. Отдала свое имя, устоявшееся в этой среде, сидящей тут же в ногах паршивке с длинными шпильками. Вот как дело обернулось. Надо намекнуть Егору: наверняка Киприда тогда в кафе положила глаз на гейшу и сама устроила весь цирк. Не забыть бы спросить его, откуда в овальной зале взялась мраморная античная Венера стоимостью поболе отреставрированного особняка. В Эрмитаже такой крупной пропажи не замечено, в Лувре вроде тоже. А вино из Греции, крепкое. Чуть пожелтевшее мраморное изваянье, которого прежде тут не стояло, в теченье вечера несколько раз меняло позу. Киприда же неотлучно провела ночь в комнатах обоих гостей, чего, согласитесь, никак не могло быть. Утром, садясь каждый в свой «мерседес», кавалеры неохотно сознались, что и они лохи, не одному Егору срамиться. Им явно подсунули кудлатых крашеных сестер Переляевых, не стоивших таких денег, но требовать чеки назад вроде как стыдно. Зато теперь понятно, почему хозяйки смирились с обществом еще двух милашек. Тьфу, да и только… плюнули, поехали. Подлинная Венера белела в овальной зале, зябко поводила плечами, разворачивалась профилем к медленно светлеющему окну. В саду отряхивались туи, и на решетчатых деревянных скамьях лежали пухлые пирожки снега.

Реставрационная фирма разорилась на Кипридином особняке. Непонятным образом в текст договора, не раз выверенный, затесалась настоящая Афродита, баснословной цены, согласно каталогу аукциона Кристи. Не с Милоса (Мелоса), но с Родоса, зато с обеими руками, живыми и гибкими в камне. Ее покупка, доставка и передача Зое Александровне Савелкиной осуществилась мистическим образом. На всех документах обнаружилась неоспоримая подпись хозяина фирмы, после чего он продал собственный дом и лег на дно, предварительно поставив Дане фонарь под глазом. В Данином мозгу прояснилось от встряски, он вспомнил маленькую японку в драгоценном кимоно, что взяла из его рук бумаги, не взглянув ни в них, ни на Даню. Вспомнил и побежал выковыривать из почтового ящика Зои Савелкиной им же самим брошенные туда ключи. Шел март месяц. По всем законам божеским и человеческим должен садить с Финского залива отрывающий голову ветер. Но нет – едва прошелестело в воздухе еще лишенное смысла слово «весна», в имперскую столицу немедленно вторглись массы средиземноморского воздуха. Именно вторглись, как войска Александра Македонского, сметая все на своем пути. Даня плыл, расстегнувши куртку, будто корабль в Трою.

Было позднее утро бездельников и безработных. Ключи Даня легко достал, немного погнув дверцу почтового ящика. Открыл входную дверь, проскользнул по коридору, не замеченный соседками. Зоина дверь не на замке. Женщины уж протянули через комнату веревку, сушили такое белье, что лучше не глядеть. Даня внедрился и заперся изнутри. Но прежде бросил на чей попало кухонный стол предметы туалета, позорные в рассуждении дизайна, и самою веревку – не вешаться же на ней.

Лишь только Даня рухнул затылком на слежавшуюся подушку, Морфей узнал его, стал шевелить тонкие потрескивающие волосы. Приснилось, как над эллинским над теплым-тесным морем среди дня теснятся облака. Под утро, умчавшись на нереальной скорости с загибающимся потоком воздуха, они уж теснились где-то над Южными Курилами, бесконечно прекрасны собой. Европа окликала Азию звучными голосами богов. Стихии, взяв в коробочку Данину жизнь, несли ее в открытое море – утащили и бросили там. Ветер стих, перелетев через протяженный материк. Посейдон, который и в Африке Посейдон, напустил туману. Сова не хотела прошуметь крылами к берегу, где Даню никто не ждал. А ежели б появилась, чтоб хотя б пролететь над ним, даже с точностью до наоборот – от берега, он все равно не услышит, слишком слаб в нем голос крови и рода. Тут в девятом сне как дьявол встал девятый вал. Накрыл Даню с головой, и он проснулся в холодном поту. За дверью слышалось тихое шарканье тапочек, тех неизбывных клетчатых больничных тапочек, что носятся по пятнадцать лет кряду, с картонной стелькой, размокающей при стирке. Дане слишком неуютно было после таких сновидений, чтоб чураться общества людей, каких угодно. Неверной рукой он ткнул ключ в дверную скважину и там три раза повернул. Через полминуты наконец-то узнал имена соседок Зои Савелкиной. Заодно услыхал, что сама она по отцу происходит из малого народа Дальнего Востока, вовсе не от ближних лопарей. Сон в руку. А фамилия? Должно быть, материна.