Читать книгу "Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова"

Марта выдает не ночевавшему дома тенору Краснопевцеву ключ. Он, глядя под ноги, поднимается по застеленной ковром лестнице. Пастель техника недолговечная, но недоделанный портрет несостоявшегося любовника необъяснимо быстро стерся. Виталь Юрьич раздобыл и холст и подрамник, написал парный портрет Марты с Глебом. Писано с натуры в беседке на Волге, на фоне Волги. Зря Глеб причитал… получил, что ему причиталось. Старик надеялся: акция возымеет магическое действие – не возымела. Едва повесил у Марты в комнате – наутро фигуры на полотне отодвинулись друг от друга как можно дальше. Марта смотрела на изменившуюся за ночь композицию и, забывшись, пела поставленным меццо-сопрано. Виталь Юрьич прибежал из коридора. Так удивился ее голосу, что на произошедшую подвижку почти не отреагировал. С такой женщиной никого не поставишь рядом – поневоле приходится соблюдать дистанцию. Нот в библиотеке оказалось навалом, вечером уж музицировали вовсю: «…и улыбалась ему, тихия слезы лия… тихия слезы лия». Глеб сидел как пес на хвосте – все на свете прозевал. Снизу бибикнули: один длинный, два коротких… Марта оттолкнула выросшего перед ней Глеба – поскользнулся, шмякнулся точно мешок, вскочил… каблучки, им же починенные, процокали в тумане. Хлопнула дверца, машина рванула с места. Вывалившийся из подъезда Глеб лишь мигалки увидел. В Москву уж не порывался, ждал, весь трезвый, опять почерневший – не то Отелло, не то грозовая туча. Старик его не трогал, поплелся в библиотеку ноты отнести, а там том, где «Идиот», с полки сошел.

Вернулась она к утру, не избитая, не вывалянная в грязи – тихая, как тихий омут. Сидела при ключах и внешних сигналов не воспринимала – прислушивалась к происходящему внутри. Абажур бросал ей на лоб красное пятно, ровно клеймо проступало. Приехал Серега, отыграв положенное и заначив достаточную сумму денег. Винился, чуть в ноги Глебу не падал – тот махнул рукой: все они такие. Серега достал бутылку, и почему-то Глебу в горло не шло. Мне не пьется, не глотатся, вина душа не примат. Отвращала от водки параллель, подмеченная умной Мартой тогда, в подворотне: бабы суки – мужики пьянь. А с полки, где стояло некогда полное, теперь наполовину раскраденное собранье сочинений Федора Михалыча Достоевского, перло такое, что и не расхлебаешь.

Серега неловко засобирался домой, толку от него было чуть. Уехал – назавтра Глеб исчез. Паспорт оставил… значит, не поездом. Старик позвонил в котельную: Серега появился? – Только вошел. – Дайте ему трубку… слушаешь? с минуты на минуту Глеб нагрянет… чуешь, чем пахнет? – Понял… мне разбираться… бегу на рынок. Марь Семенна брызгала на цветы – жарко будет. Вот Глеб, с обычной собачьей ухмылкой, на продавленном стуле, среди выставленных вазонов, спиной к ларьку. Серега устроился рядом на ящике и ни за какой нуждой не отлучался. Куда придурок нож спрятал? сидит, что ли, на нем? У Сереги ломило правый висок от жесткого Глебова взгляда. Раздался визг тормозов, стук столкновенья, скрежет стекла… крики – улики уличного происшествия. Глеб – ничего, и Серега тоже. Марь Семенна засеменила к выходу. Ее вопль перекрыл остальные: столько в нем было личного – вскочили и Глеб и Серега. Нож остался на стуле, никто на него не взглянул. Красную хонду подмяла бетономешалка – бетон еще вертелся вокруг оси. Петрович, привыкший лежать наверху, расплющен под грудой металла – в крови, в аромате цветов, в ореоле своих похождений. И хохочут бессмертные боги, отняв отраду отмщенья у Глеба, и труп осклабился, издеваясь. Ехать в Плёс теперь не с чем и незачем – Марта осталась трофеем Петровича, он из гроба достанет. Глеб бессильно обмяк и дал себя увести.

Осень в Плёсе как раз для художников. Тенор Краснопевцев с басами и баритонами, богатыми обертонами, отбыл к началу сезона. Прежний, доглебовский истопник перемежал выпивку с радением о тепле. Старик готовился пересадить теплолюбивую Марту на прежнюю почву. В Москве ждала голубятня-мансарда, перемогался пассионарный Глеб. По молодой жене Виталь Юрьич не скучал. Подарила ему заместительницу – Марту – и спасибо. Хрупкий подарок… не дышать.