Читать книгу "Убийство на водах - Иван Любенко"

Повернувшись назад, доктор узрел кисловодского полицмейстера полковника Куропятникова в компании капитана Круше, судебного следователя Протасова и невысокого господина лет сорока, с бритым лицом. Толстый нос, обвислые щеки и маленькие глаза делали его похожим на французского бульдога. Правда, бульдога пьющего, поскольку нос отличался сизым цветом. Руки незнакомца нервно теребили ручку медицинского несессера, который он, словно школьник, держал прямо перед собой.

– А! Афанасий Евтропович! Уже прибыли? – Стильванский попытался выдавить из себя приветливую улыбку, но она получилась настолько натужной, что ему самому стало неловко перед полицмейстером. – Проходите, проходите, господа! – торопился он, открывая наружную дверь. Вот и хорошо, что все собрались, сейчас, стало быть, и начнем.

Миновав двор с высаженными клумбами, над которыми кружили пчелы, вся депутация вошла в небольшой кабинет доктора. Полковник вопросительно уставился на Ардашева и Нижегородцева:

– Извините, господа, но не имею чести быть с вами знакомым.

– Ах да, простите, – засуматошился эскулап. – Я вас так и не представил. Прошу любить и жаловать – мои хорошие друзья из Ставрополя: присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев и Николай Петрович Нижегородцев. – Он развернулся к полицейским. – Вениамина Яновича вы знаете лучше меня, а с Афанасием Евтроповичем, нашим начальником полиции, вы, вероятно, еще не знакомы, так же как и с Ильей Евгеньевичем Протасовым, судебным следователем.

Пока господа расшаркивались в любезностях, служитель принес несколько казенных табуретов. Между тем забытый всеми магнетизер скромно стоял в сторонке. Поглаживая сменный воротничок на сорочке, он тоскливо смотрел в окно. Приблизившись к телепату, Стильванский сказал:

– Насколько я понимаю, господин Вульфсон, вы готовы прочитать мысли нашего пациента, так?

– Можно сказать и так, но это было бы не совсем верно. Я не читаю мысли, я прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника и могу различать слова, которые он произносит внутри себя. А в иных случаях я вижу картинки, вспыхивающие в мозгу у душевнобольных.

– Позвольте! Но это сущий вздор! Что значит «прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника»? – возмутился Нижегородцев, взмахнул руками и поднялся со стула. – Как это возможно с физиологической точки зрения?

– Вижу, господа, что вас терзают сомнения относительно моей персоны, и потому мне надобно объясниться. – Магнетизер тяжело вздохнул. – Во-первых, я не профессиональный врач, а, если хотите, любитель, то есть я не имею университетского медицинского образования. Просто однажды, еще в детстве, после того как переболел тифом и едва остался жив, я стал различать звуки, которые раздаются внутри каждого человека. Позже я научился складывать их в слова и выстраивать целые предложения. Причем сам потаенный голос, его тембр и эмоциональная окраска всегда звучат по-разному: то жалостливо, то весело, а иногда грустно или испуганно. Как я понял, это зависит от того, какой человеческий орган страдает. Вы можете мне не верить, но мозг, сердце, печень или почки – такие же живые, как и мы с вами. Просто они существуют в другой среде. Однако с помощью советов немецкого профессора я научился помогать больным силой своего внушения. Здесь я применяю магнитное поле, обнаруженное во мне все тем же профессором Йоганом Шортом. Но все это касается людей со здоровой психикой. В случае же с умопомешанными пациентами мне приходится использовать другой дар – ясновидение – возможность наблюдать некие, если хотите, фотографические снимки, всплывающие в воспаленном сознании больного.

– А что, у сумасшедших нет своего, как вы изволили выразиться, «внутреннего голоса»? – выдавил из себя саркастическую улыбку Круше.

– Ну отчего же? Безусловно, есть. Просто он, – медиум поднял к потолку глаза, подыскивая нужное слово, – ну, фальшивит, что ли… как расстроенный рояль. А картинки… картинки всегда правдивые. Но – странное дело! – эти своего рода фотографические негативы проявляются только у безумцев.

– Отчего же это происходит? – заинтересованно осведомился Нижегородцев.

Вульфсон пожал плечами.

– Да я и сам не знаю. Но сейчас давайте поступим следующим образом: вы задаете ему вопросы с некоторым интервалом, примерно в пять секунд, а я тем временем буду помечать на бумаге все, что удастся разглядеть. Только постарайтесь не делать более продолжительных пауз, поскольку за первой картинкой может появиться вторая и третья, а они, как показывает моя практика, начнут путаться с той, что возникнет после следующего вопроса, и я не смогу их различить. – Он поднялся, обошел комнату, взял пустой табурет, поставил посередине и промолвил:

– А испытуемого посадим сюда.

– Ну, хорошо, – согласился Стильванский. – Пусть так и будет. – Он исчез за дверью и вскоре появился уже вместе с двумя больничными надзирателями. Рядом с ними стоял Фартушин. Его щеки и подбородок были покрыты щетиной, а отрешенный взгляд блуждал по стенам и потолку. Слипшиеся волосы торчали соломенным пучком. На опухшем лице отпечатались следы недавнего сна. Из-под серого больничного халата выглядывало несвежее исподнее. Стоптанные, полуразвалившиеся тапки больше походили на чувяки.

– Проходите и садитесь, любезный, – ласково выговорил врач, обращаясь к безумцу. – Сейчас вот этот господин, – он указал на Круше, – задаст вам несколько вопросов, и, если вы на них ответите, я вам дам сладкое. Вы хотите конфект?

– А они у вас есть? – с вялой улыбкой осведомился больной.

– Конечно.

Обращаясь к полицейским, Стильванский изрек:

– Пора начинать, господа.

Круше стал напротив Фартушина и медленно, чеканя каждое слово, спросил:

– Кто убил вашу жену?

Сумасшедший встрепенулся, его лицо налилось кровью, он часто задышал, но так ничего и не произнес.

– Кто станет следующей жертвой?

Ответа не последовало, но карандаш Вульфсона забегал по белой поверхности листа.

– Какую карту найдут рядом с трупом?

– Я не знаю, – виновато проронил он.

– Сколько еще будет убийств?

Фартушин молчал.

– Кто убийца? Вы слышите вопрос? – закричал Круше. – Кто убийца?

Испытуемый безмолвствовал, вдруг его плечи затряслись, он согнулся, закрыл лицо руками и разрыдался.

– Все господа, хватит! – доктор резко поднялся и подошел к душевнобольному: – Ну, успокойтесь, милейший, успокойтесь. – Он опустил руку в карман и достал оттуда пригоршню конфет. – Вот, угощайтесь.

Фартушин стал запихивать сласти в рот, не освободив их от обертки. Испытывая отвращение, Стильванский отвел в сторону глаза.

– Уведите его, – распорядился он.

Уже перед самой дверью Фартушин вдруг резко развернулся и истерично завопил:

– Леночка жива! Она жива! Но граф Шахновский хочет ее смерти!