Читать книгу "Музыка призраков - Вэдей Ратнер"

Тира слушала, и грудь его казалась морской раковиной под ее ухом, камерой эха и течений, древних рек и слез, непреходящей печали.

– Дай-ка я расскажу тебе об этих следах и облюбованных призраками тропах…

Сборы закончены – получился узел, который он унесет на плече. Ни чемодана, ничего лишнего, даже имени – за порог выйдет уже не Тунь. Он возьмет себе партийную кличку и новую личность, неизвестную близким, любимым, коллегам-музыкантам из ансамблей, где он играет, друзьям и соседям по этому муниципальному жилому комплексу – Белому Зданию, как его прозвали.

Из гостиной донесся какой-то звук. Ночь обостряет шорохи, любое шуршание кажется ближе и явственнее, и даже слабое эхо привлекает внимание. Легкий свист рассекаемого воздуха, ощущение чего-то подвешенного, качающегося. Дочка размахивает игрушкой, что ли? Деревянным йо-йо? Или одним из его инструментов? Нет, она бы напевала себе под нос, как всегда делает, проснувшись. Так человек и должен заново входить в мир после любой отлучки, думал Тунь, – с музыкой. Прислушавшись, он узнал шаги няньки, идущей к его комнате. От Ом Паан исходило спокойствие, когда она появилась в дверях с сумкой из листьев лотоса на шнурке, качавшейся у нее в руке. Вечером, заметив пустую соломенную циновку у двери, он поинтересовался у дочки, где Ом Паан. А няня все это время была на кухне, собирала ему еду в дорогу. Содействовала его уходу. Ом Паан уже некоторое время знала, что он уйдет. Тунь сказал, что ему необходимо будет исчезнуть, не пояснив ни почему, ни куда, но нянька интуитивно знала хореографию каждого его шага, направление и цель. Иногда Туню казалось, что Ом Паан слышит даже биение его сердца.

– Вы готовы, сэр? – спросила она.

– А что, к этому можно быть готовым? – отозвался он, стараясь говорить непринужденно.

Она печально улыбнулась:

– Нет, сэр.

Тунь кивнул. На редкость миниатюрная женщина – макушка на уровне его груди, детский росточек – Ом Паан была наделена твердостью камня и непоколебимостью скалы. Он увидел ее на улице примерно через год после того, как привел Ситу домой из больницы. Ребенок Ом Паан, восьмимесячный мальчик, умер от дизентерии, подхваченной во время перехода в Пномпень из Чантреа, деревни на юге Камбоджи, возле вьетнамской границы. Деревню разбомбили американцы, заподозрив в ней анклав Вьетконга и других коммунистов. Муж Ом Паан погиб за несколько месяцев до этого, наступив на неразорвавшийся снаряд во время вспашки поля. Когда Тунь увидел Ом Паан на улице, она казалась грудой горя и костей. Сита принялась дергать его за рукав, требуя, чтобы они взяли ее домой. Когда Тунь предложил просто купить незнакомке еды и одежды, дочь заявила: «Но, папа, она же сирота, как я!» Только тогда Тунь понял – дочь знает, что ее мать погибла и как это случилось. Вот так и вышло, что они привели Ом Паан к себе домой, рассчитывая, что она побудет у них, пока не окрепнет. Но оказалось, это Тунь и Сита недостаточно сильны, чтобы жить без Ом Паан.

Он часто гадал, что бы делал без неизменного присутствия няньки все эти годы. Разумеется, он никогда бы не ушел, не будь ее рядом с Ситой. Казалось, единственной целью своего пребывания в доме Ом Паан считала заботу о его дочери. Она никогда не обсуждала политику и не вмешивалась в жизнь Туня; лишь однажды ступила на дальнюю окраину его сердца – легко, как водомерка, – и угадала на нем трещины. «Вас опалила любовь», – только и сказала она. Тунь не стал говорить, что однажды его любовь, которая так глубоко его ранила, стояла точно там, где сейчас стоит Ом Паан. В тот день, когда у зала Чактомук он наткнулся на Чаннару и они, взяв фунтики-стаканы с соком сахарного тростника, не спеша пошли по набережной и долго говорили. Маленькая Сутира безропотно шла за ними. Чаннара вдруг спросила, нельзя ли им посмотреть, где он живет. Тунь, не желая расставаться, был рад угодить, но пожалел об этом, едва они вошли в квартиру, и Сутира в своей наивной, но жестокой детской честности произнесла:

– Как здесь… тесно…

Чаннара не слышала слов дочери, но тоже оглядывала обстановку, его небогатое существование одиночки. В голове Туня роились мысли, которые он не мог четко сформулировать. Именно тогда он понял, что не сможет дать женщине, которую любит, жизнь, к которой она привыкла и которой достойна.

– Ом… – начал он и не договорил. Почтенная тетушка… Он обращался к няньке, как Сита, хотя Ом Паан было максимум года сорок два. Она могла быть его старшей сестрой, и Тунь относился к ней соответственно, с уважением, благодарностью и любовью.

– Тут ничего особенного, рис с рыбой, – сказала она, подавая ему перевязанный шнурком сверток. Последовало короткое молчание, когда они избегали смотреть друг другу в глаза. – Пожалуйста, будьте осторожнее, – добавила она через несколько мгновений. Редкий в устах Ом Паан совет только усилил дурные предчувствия Туня.

Тунь поблагодарил ее и сунул сверток в свой узел. Его взгляд метнулся к двери в комнату Ситы, и страх снова сжал его сердце. Почувствовав это, Ом Паан сказала:

– Вы же знаете, я люблю ее как родную дочь.

– Я в этом никогда не сомневался. Просто я… Я не могу… – он замялся. Глубоко вздохнув, начал снова: – Я пытался написать письмо, объяснить, почему ухожу… Хотел попроще, так, чтобы она поняла, но…

Слыша, что голос от волнения и смятения идет вверх, Тунь замолчал, боясь разбудить дочку, спавшую в комнате всего в нескольких футах.

– Я сделаю все возможное, чтобы ее успокоить, – тихо сказала Ом Паан. – До вашего возвращения.

Тунь взял няню за руку и крепко стиснул. Он боялся сказать что-нибудь еще, не доверяя себе, и меньше всего хотел давать обещания. Возможно, не в его силах будет вернуться. Вполне вероятно, что еще сегодня правительственные силы схватят его и шлепнут на месте. Казнь Преапа Инна, устроенная десять лет назад, в шестьдесят третьем, еще свежа в памяти. Молодой повстанец, член «Кхмер серей» – националистического движения, оппозиционного и коммунистам, и монархии, Преап Инн был арестован по дороге из Южного Вьетнама в Камбоджу, куда он ехал принять участие в переговорах о вхождении в правительство представителей его группировки. Ему гарантировали безопасный проезд от имени принца Нородома Сианука, тогдашнего главы страны. Принц, твердо решив преподать урок на примере молодого мятежника и застращать поднимавшую голову оппозицию, приказал заснять казнь и в течение месяца крутить во всех кинотеатрах, заставляя смотреть и взрослых, и детей. Пятнадцатиминутный сюжет о том, как Преапа Инна заковывают в кандалы, сажают в клетку, как животное, осыпают проклятьями, швыряют в него отбросы, а затем расстреливают силами специальной команды – тот спектакль жестокости произвел на Туня впечатление непривычной черствостью, проявленной соотечественниками в отношении своего, камбоджийца. Именно это испугало его больше всего – казнь, превращенная в развлечение, бесстыдная демонстрация бесчеловечности. С тех пор сменилось не одно правительство; принц Сианук, свергнутый три года назад, живет в изгнании и курсирует между Пекином и Парижем. Низложили его в семидесятом году, а военный переворот возглавил принц Сисоват Сирик Матак. Бывший главнокомандующий Сианука и министр обороны, Лон Нол, теперь президент молодой республики Кампучия. На словах горячо выступая за либеральную демократию, Лон Нол массово бросал в тюрьмы и подвергал пыткам своих врагов. Несмотря на американскую военную помощь и поддержку его правительства, силы оппозиции крепли, закаленные ужесточающимися репрессиями. Насилие стало основным средством политического самовыражения, и Тунь опасался, что происходящее – лишь верхушка айсберга. В темном узком коридоре он задышал ровнее и собрал в кулак всю свою решимость. Ему казалось, что за дверью слышится дыхание Ом Паан. Она не уходила, глубоко опечаленная. Через секунду он услышал ее шаги, затихшие в комнате Ситы, но Тунь понимал, что, как и он, Ом Паан сегодня не заснет. Дойдя до конца коридора, он спустился по широкой открытой лестнице, метавшейся туда-сюда резкими зигзагами. На площадках он невольно замедлял шаг, припоминая разговоры за несколько лет с соседями – госслужащими и дипломированными специалистами, которым заработок позволял жить в современном многоэтажном доме, разительно отличавшемся от традиционного кхмерского жилища и китайских шопхаусов[11] и казавшемся современным. Тунь вспомнил, как дочка порезала ножку о разбитое стекло и целый этаж сбежался ей на помощь. Живя без матери, Сита не испытывала недостатка в материнской заботе и любви. Эта мысль немного успокоила Туня, и ему стало легче идти. Может, девочка и не станет так уж по нему скучать.