Читать книгу "Мейсенский узник - Джанет Глисон"

Глава 17

Фарфоровые солдаты

Пребывая во сне и лени, пересчитывая дневную выручку или набивая себе брюхо, соглашаясь принимать дурное за доброе и говоря «сгодится и так», когда так не годится, приличные народы допускают, чтобы ими правили Брюли… Боги мудрее! Наступило 13-е; Старый дессауец [князь Леопольд I] идет маршем на Дрезден к неведомому полю сражения.

Томас Карлейль.

История Фридриха Великого. 1865.

Утром 20 июля 1736 года, когда в Альбрехтсбурге горнист играл зорю, часовые у ворот с изумлением услышали топот марширующего отряда. Через несколько минут двор перед фабрикой заполнили солдаты под предводительством лейтенанта Пупеля. Он важно объяснил, что ему поручено заменить стражу, охранявшую замок в последние десятилетия. Прежняя охрана состояла по большей части из солдат, негодных к строевой службе, и в глазах начальства была скорее символической. Люди Пупеля — хорошо обученные и привычные к боевым действиям — выглядели куда внушительней. Дирекция надеялась, что теперь нарушения на фабрике прекратятся.

В следующие недели Пупель зарекомендовал себя тираном и самодуром. По его указанию охрана ввела множество правил и добивалась их соблюдения с такой строгостью, что всю фабрику охватили уныние и страх.

Всякий, нарушивший правило, пусть даже самое незначительное, подвергался аресту и мог провести в тюрьме не одну неделю. Многие ограничения выглядели полной бессмыслицей. Раньше сотрудники часто работали сверхурочно ради прибавки к скудному жалованию, теперь это строго-настрого запретили. Если кого-нибудь заставали за работой в неположенные часы, стражники задували нарушителю свечи, а его самого отправляли в тюрьму. С гостями, будь то придворные или уважаемые клиенты, обходились как с потенциальными шпионами. Прежде охрана сопровождала посетителей до входа в помещение, куда те направлялись — обычно в демонстрационный зал, — и терпеливо дожидалась, когда они выйдут. Теперь стражники не отставали от гостей ни на шаг, даже если в комнате находились сотрудники мануфактуры. Это было очень неприятно, а главное — вредило торговле. Дирекция приводила свои резоны: мануфактура расширяется, значит, растет и опасность, что секрет выкрадут, а следовательно, новые предосторожности вполне оправданы.

Впрочем, довольно скоро выяснилось, что даже такие драконовские меры не обеспечивают полную безопасность: при должной решимости их всегда можно обойти.

Через одиннадцать дней после введения новой охраны, 7 октября 1736 года, лейтенант Пупель вынужден был сообщить придворному комиссару Херольду тревожные известия: не вышел на работу один из лучших мейсенских живописцев, Адам фон Лёвенфинк. Дома его не обнаружили; кроме того, у живущего по соседству пекаря пропала лошадь. Никто не сомневался, что Лёвенфинк сбежал.

Херольд сразу осознал, насколько это опасно. Лёвенфинк был одним из немногих живописцев, сумевших развить свой талант, несмотря на тяжелую обстановку, сложившуюся в художественной мастерской. К Херольду он поступил тринадцатилетним мальчиком, в 1727 году, и под его началом осваивал ремесло. Теперь Херольда больше всего волновал вопрос, сумел ли молодой человек помимо декораторских приемов узнать и секрет фарфора.

Адам фон Лёвенфинк был старшим из трех братьев; их отец, военный, погиб в одном из сражений, проигранных Августом Сильным. Овдовевшая мать Адама вынуждена была наняться на работу в поместье неподалеку от Мейсена, чтобы кормить сыновей, пока те не смогут обеспечивать себя сами. Ее соседом оказался председатель мейсенской комиссии; он приметил способных мальчиков и, узнав, что мать ищет для них подходящее занятие, посоветовал определить их на фарфоровый завод.

С такой мощной протекцией Адам был зачислен учеником в художественную мастерскую Херольда. Через некоторое время туда же взяли второго брата, а затем и третьего. Адам учился наносить синюю подглазурную роспись и к 1734-му, когда ему исполнилось двадцать, добился такого мастерства, что Херольд поручил ему разрабатывать рисунки для новых изделий.

По мере того как Лёвенфинк набирался уменья и рос в мейсенской иерархии, все заметнее становился его буйный нрав. На заводе он был известен не только своими изысканными японскими сюжетами и диковинными фантастическими зверями, но и заносчивостью, переходящей в грубость. Молодой художник постоянно ссорился с коллегами, и Херольду то и дело доносили о его бесчинствах. Очень часто предметом разногласия становились деньги. Даже после стольких лет на заводе Лёвенфинк по-прежнему получал от Херольда много меньше, чем, по мнению юноши, он того заслуживал.

Возможно, отчасти и потому, что на нем лежали заботы о матери и младших братьях, Лёвенфинк имел неосторожность влезть в долги. Он надеялся, что Херольд рано или поздно повысит ему жалованье — тогда и можно будет расплатиться, — однако тот с обычной своей скупостью не спешил давать молодому художнику прибавку.

К 1736 году долги выросли многократно, а трения в мастерской сделались невыносимы. Неуплата долгов грозила длительным тюремным сроком, особенно теперь, когда на фабрике заправляли Пупель и его присные. Новый режим практически не оставлял Лёвенфинку возможности выпутаться из затруднений.

6 октября, спасаясь от неминуемого ареста, он под покровом тьмы выбрался из Мейсена, ускользнул от патрулей, украл лошадь у ничего не подозревавшего пекаря и через некоторое время добрался до Байройта, где довольно скоро устроился художником на фаянсовый завод. Это было куда менее престижно, чем расписывать фарфор, зато условия оказались много лучше.

При всем своем вспыльчивом характере Лёвенфинк был не лишен принципов. Получив работу в Байройте, он написал мейсенской комиссии письмо, в котором объяснял причину бегства и обещал выплатить долг — это обещание он, ценою упорных трудов, впоследствии выполнил. Почти все оправдания, приведенные в письме, касались обращения Херольда с подчиненными: бездарей и неучей ставят выше способных работников, художники не могут развивать свой талант, потому что вынуждены писать ограниченный набор сюжетов, жалованье назначают вне всякой связи с заслугами.

Узнав, что перебежчик осмеливается критиковать его методы руководства, Херольд пришел в ярость. Наглеца следовало примерно наказать — так, чтобы другим было неповадно. Нескольких солдат из роты Пупеля отрядили в Байройт, чтобы арестовать Лёвенфинка и доставить в Мейсен, где тот предстанет перед судом за побег.

Эти крутые меры не принесли результата. Лёвенфинк заранее узнал об опасности и вновь ускользнул. На сей раз он перебрался дальше на юг, в Ансбах, и там вновь нанялся художником на фаянсовую мануфактуру. До конца жизни он бегал с места на место, спасаясь от Херольда и ища, где его дарования и опыт оценят по достоинству. Долгое время после того как люди Пупеля оставили поиски и вернулись в Мейсен, шпионы продолжали следить за перемещениями Лёвенфинка из одного центра керамической промышленности Центральной Европы в другой. Никто не знал, чего от него ждать, и Херольд жил в постоянном страхе, что Лёвенфинк начнет где-нибудь делать фарфор. В следующие двенадцать лет доносчики продолжали исправно сообщать о каждом его шаге.