Читать книгу "Вальс деревьев и неба - Жан-Мишель Генассия"

На этот аргумент возразить было нечем, и я уже начала отчаиваться, когда Винсент объяснил, что у него нет намерения переселяться в страну бизонов и краснокожих, зато он подумывает вернуться на Средиземноморье, в самые красивые места, какие только можно вообразить, и хотя местный люд там не очень приветлив, но свет волшебный, что позволит написать чудесные работы, достаточно дать себе волю, цвет приходит сам собой, море невероятно синее, невозможно передать, и небо тоже, а скалы такие изломанные, словно ты в Японии, и это единственное место, где он хотел бы жить, не считая Овера, который так ему нравится со своими соломенными крышами, хватающими за душу. Друзья говорили ему об одном местечке рядом с Марселем, где скала врезается в море с такой яростью, какой еще не удалось передать ни одному художнику, и о деревне, где Сезанн написал картины невероятной красоты; увидев их, он тоже мечтает туда отправиться.

Я не только не возражала против Юга, напротив: все, чего я хотела, — это жить с ним, а в тех местах устроиться легче, чем в Америке, да и добраться туда проще и дешевле. Мы остановились на этой идее. Посмотрим, повторял он. Эта перспектива его не отталкивала, что уже было замечательным прогрессом. Винсент не сказал "да", но он и не сказал "нет", он оставил нам надежду, и, покидая на рассвете постоялый двор Раву, я чувствовала себя легкой, как птичка, которая впервые взлетела к небу.

Серая тень пришла на смену мраку, деревня была пустынна. Совсем скоро крестьяне выйдут на поля. Никогда я не возвращалась так поздно, на будущее мне следовало быть осторожнее, но мы заговорились. Было холодно, и я дрожала. Дом спал, я осторожно поднялась по лестнице, прислушалась, тишина меня успокоила, я отворила дверь своей комнаты и уже готова была растянуться на кровати, когда услышала знакомый звук скрипучей пружины. Я обернулась: фигура, сидевшая в кресле, медленно поднималась.

* * *

Письмо Винсента к Тео, 29 или 30 мая 1888 г.

"Я написал Гогену, но сказал только, как я сожалею о том, что мы работаем так далеко друг от друга… Вероятно, пройдут еще годы, прежде чем картины импрессионистов начнут пользоваться постоянным спросом… Однако у него такой яркий талант, что, объединившись с ним, мы сами сделаем значительный шаг вперед… Я говорю тебе со всей серьезностью: если ты хочешь, я поеду с тобой в Америку, но только в том случае, если эта поездка будет достаточно долгой и оно того стоит".

* * *

Мое сердце перестало биться, когда отец приблизился, словно привидение; меня парализовало. Я не узнала его, сидящего в темноте, но в ниточках света, пробившихся сквозь жалюзи, угадывала его силуэт, на нем был шелковый бежевый халат. Он остановился в двадцати сантиметрах от меня, мы оказались лицом к лицу, конечно же, он ждал объяснений, но что сказать? Или же он колебался, по своему обыкновению. Он был не прав, что молчал, мое сердце забилось снова. Я не должна бояться его, я не сделала ничего, за что должна краснеть, я стала женщиной, которая не должна никого бояться; если мне предстоит столкнуться с ним, лучше уж сразу, я смогу это сделать без стыда и не опуская головы, я больше не ребенок и не совершила ничего предосудительного, или тогда нужно осуждать саму любовь. Сейчас он начнет кричать, вопить, я его знаю, таков его темперамент; я ждала, когда он взорвется, но он ничего не говорил, и это молчание приводило меня в смятение.

Его лицо приблизилось, я чувствовала его дыхание, заметила огонек в его глазах. Может, я должна признаться и выложить всю правду, рассказать о землетрясении, которое перевернуло мою жизнь, о том, какое место в ней занимает Винсент, и о наших планах, что мы собираемся уехать вместе. Я заранее знала, какую песню он заведет, чтобы переубедить меня: я еще ребенок, несовершеннолетняя, и должна слушаться его во всем еще два года. Но я была уверена в себе, и, если он будет противиться, я решительно настроена ослушаться и сбежать, он не сможет помешать мне жить так, как я хочу, для нас всех будет лучше, если все пройдет без проблем и без крика. Догадался ли он? Как знать, если он продолжает молчать?

Я не увидела, как поднимается его рука, не заметила и движения тела. Меня ударила статуя, с силой руки из мрамора. Жестокий удар развернул меня на месте. В голове зазвенело, щека горела, я отлетела назад и упала на кровать, он бросился на меня, со злобой отхлестал по щекам, а потом принялся нещадно избивать. Я кричала от боли, старалась защитить лицо; в своей ярости он бил меня костяшками кулака, причиняя невыносимые страдания. Он орал громче, чем я, мощь его ударов начала слабеть, или я уже не чувствовала боли. У меня больше не было сил защищаться, это был конец, он сейчас убьет меня, и в этот момент моя последняя мысль была о Винсенте, которого я больше никогда не увижу.

Я не слышала, как распахнулась дверь, не увидела брата, который бросился на отца, обхватил его и грубо оттащил от меня, пока Луиза, наклонившись, светила на меня керосиновой лампой. Я помню ее ужас. Она погладила меня по щеке и, глянув на алую от моей крови руку, прошептала: Господи, вы убили ее. Только в этот момент мои глаза закрылись.

* * *

Письмо Винсента к Тео, 29 мая 1888 г.

"Я все больше прихожу к убеждению, что о Боге нельзя судить по созданному им миру: это лишь неудачный этюд…Наш мир, совершенно очевидно, был сотворен им на скорую руку и в неудачную минуту, когда он сам не понимал, что делает, или просто потерял голову".

* * *

Когда я открыла глаза, было светло, я несколько раз принюхалась и почувствовала странный запах конюшни, хотя я находилась в своей комнате, лежала, совершенно одетая, на кровати. Медленно обрывки воспоминаний склеивались воедино, я подумала, не приснился ли мне кошмар или… Я выпрямилась и не смогла сдержать мучительный крик, боль пронзила меня, как если бы я упала с дилижанса. Я с трудом поднялась, меня шатало, голова весила целую тонну, мне пришлось вцепиться в стол, чтобы не упасть. В зеркале я увидела женщину, которую не сразу узнала, и ужаснулась: лицо было покрыто ссадинами и красными пятнами, под левым глазом фиолетовый синяк, скула под ним распухла. Я поверить не могла, что он меня изувечил до такой степени. Я провела рукой по кровоподтекам и приняла решение немедленно покинуть этот дом, где отец хотел меня убить. Я не сделала и двух шагов, как замерла, задав себе вопрос: какова будет реакция Винсента, когда он увидит меня в таком состоянии? Захочет ли он меня еще, а главное, не накинется ли он на отца, чтобы наказать за нападение на меня? Это предположение меня испугало; без всякого сомнения, их следующая встреча рискует превратиться в стычку, и следует подумать, прежде чем бросаться навстречу неизвестности. И что скажут соседи, встретив меня? Может, разумнее выйти, когда наступит ночь и скроет мои синяки? Или вообще подождать, пока ко мне не вернется человеческий облик? Меня обуревали противоречивые соображения, когда я почувствовала спазм в желудке. Мне просто захотелось есть, и я представления не имела, который теперь час. Я направилась к двери, она не открылась, я подергала еще раз, но она оказалась запертой снаружи, я начала стучать.