Читать книгу "Мамин интеллект. Как рождение детей делает нас умнее - Кэтрин Эллисон"

Разумеется, как только дети начинают строить предложения, то становятся нашими самыми верными контролерами. Они безошибочно примечают наши слабые места и недостатки характера и привлекают к ним внимание: иногда бурно протестуя, иногда возмутительно подражая и почти всегда – используя мощный заряд наказания и любви.

Так, Энн Ламотт описывает динамику конфликта с маленьким сыном Сэмом в приведенном ниже драматичном отрывке:

Хуже всего – страх. Страх того, что мы втайне о себе думаем. Страх, который видишь в глазах ребенка. Но во мне есть чувства глубже, чем страх: жизнестойкость, прощение и даже милосердие. Когда Сэм позвал меня в третий раз за ночь, я наконец потеряла самообладание – прямо в гостиной… Я лежала на диване, закрыв лицо руками… и через минуту Сэм протиснулся бочком в комнату, потому что ему все равно нужно было видеть меня, уткнуться в меня… Так маленький паучок проталкивается между мохнатых черных ног матери-тарантула, потому что знает – мама где-то там.

Эмпатия: корень материнства

Дэн Бэтсон, профессор психологии, специализируется на изучении эмпатии в Университете Канзаса. Он классифицирует ее как «ориентированный вовне эмоциональный ответ, вызываемый оценкой состояния другого человека и соответствующий этой оценке». Другими словами, эмпатия альтруистична, она отличается от обычной передачи чувств, для которой лучше подходит термин «эмоциональное заражение». Таким образом, эмпатия – более осознанное, направленное чувство, которое может служить основой доверия и сотрудничества. Питер Саловей (психолог из Йеля) и другие ученые по праву признают эмпатию одной из составляющих эмоционального интеллекта.

Хотя представляется, что эмпатия присуща исключительно человеку, на самом деле она выражена у многих млекопитающих. Когда исследователи подвесили крысу-альбиноса в воздухе при помощи ременной системы, другая крыса, видя отчаянные попытки освободиться, нажала на рычаг и освободила зверька. В другом эксперименте макака-резус научилась дергать за цепочку, получая в качестве вознаграждения еду, но затем увидела, что от ее действий другую обезьяну бьет током (макака могла наблюдать ее лицо). Первая обезьяна несколько дней не дергала за цепочку, предпочитая голод причинению боли своему ближнему.

Разумеется, не все матери обладают эмпатией, очень не многие все время пребывают в состоянии сочувствия. Мне вспоминается увиденная некогда сцена: хмурая женщина на роликах пристегивает рыдающую малышку к шаткой повозке, какие обычно цепляют к велосипеду, но этот экипаж был закреплен у нее на талии. Мать толкается с места, повозка отчаянно шатается, дочь в истерике визжит: «Нет, мама! Не надо ролики!»

Однако большинству из нас хоть как-то удается понимать ребенка в первые дни его жизни только благодаря эмпатии – что ему нужно, как его утешить, как порадовать. Мы снова и снова обращаемся к этой способности, и в результате наш мозг трансформируется. Возможно, именно поэтому в швейцарском эксперименте по сканированию, описанном в главе 3, мозг родителей активнее реагировал на детский плач, чем мозг бездетных испытуемых. «Мозг изменяется, когда вы применяете новую модель поведения, или используете непривычные логические схемы, или же в процессе эмоционально заряженного, увлекательного обучения, – утверждает Майкл Мерцених. – Эти три вида деятельности вызывают изменения, которые закрепляются, если такое поведение практикуется регулярно».

Так где конкретно мог бы зафиксировать такие изменения томограф? На сегодняшний день ученые лишь высказывают догадки, основываясь на зачаточных сведениях о структурах мозга, отвечающих за эмоции. Попробуйте представить, к примеру, что происходит, когда малыш улыбается, а мама отвечает на улыбку. Родители постоянно разделяют эмоции ребенка: морщатся, когда сыну делают прививку от кори, радуются, когда дочь разворачивает подарок на день рождения.

Келли Ламберт, нейробиолог из Вирджинии, вспоминает, как меняла подгузник своей дочери Ларе:

Она лежала на пеленальном столике, так что наши лица были довольно близко, и я разговаривала с ней, переодевая. Совершенно внезапно у нее то ли ужасно заболел живот, то ли еще что-то случилось: ее личико стало ярко-малиновым, она сморщилась, собираясь разрыдаться. Не осознавая, что делаю, я скорчила такую же плаксивую гримасу – и помню, как в следующую секунду спросила себя: «Погоди-ка, а это еще зачем?» Похоже, мою эмпатию зашкалило.

Очевидно, структуры, отвечающие за эмпатию в мозге Ламберт, на самом деле набрали обороты. Уже довольно давно известно, что, придавая лицу определенное выражение, можно вызывать соответствующие эмоции. Доказано, что улыбки делают людей счастливее. Также ученые недавно обнаружили, что копирование выражения другого человека, сознательное или бессознательное, – мощнейший способ «подхватить» его чувство.

Используя сканирование мозга, команда нейробиологов из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе отслеживала реакции одиннадцати добровольцев, смотревших на фотографии людей с шестью выражениями лица: счастья, печали, гнева, удивления, отвращения и страха. Часть испытуемых просили копировать мимику на фотографиях, других же – просто наблюдать. Исследователи обнаружили, что копирование, равно как и простое наблюдение, активирует в целом одну и ту же нейронную схему в головном мозге. В нее вошли области коры, отвечающие за движение, и два ключевых эмоциональных центра: островковая доля и амигдала. Но копирование вызывало бóльшую мозговую активность, чем простое наблюдение.

По мнению ведущего специалиста в данном эксперименте, профессора психиатрии Марко Якобони, плаксивое лицо Келли Ламберт – бессознательный ответ на боль дочери – является пресловутым рефлекторным отражением, «рекомендацией» мозгу усилить уровень эмпатии. Ранее Якобони обнаружил, что зоны коры, проявлявшие активность в его эксперименте, важны для подражания. Они соединены с лимбической системой посредством островковой доли, которая, по мнению Якобони, вероятно, является ключевым ретранслятором для трансформации подражания в чувство.

Якобони предполагает, что данная схема может нарушаться или укрепляться, что влияет на способность к эмпатии. По его словам, практика копирования эмоций – и получения обратной связи в виде ответного копирования – с вероятностью усиливает нейронные схемы, активирующие эмпатию. Якобони отмечает, что копирование эмоций аутичных детей, печально известных низким уровнем социальных навыков, вызывает более дружественное ответное поведение: «Они подходят ближе, чаще дотрагиваются до вас». Точно так же мать, ведущая постоянный обмен отраженными эмоциями с ребенком, развивает в себе способность понимать его чувства – а при должной практике чувства других людей.

«Я абсолютно убежден, что регулярно проявляя эмпатию по отношению к своим детям, вы работаете над развитием этого навыка в целом, – говорит Якобони. – Базовый нейрофизиологический механизм формирования данной способности не зависит от объекта… Определенные области мозга учатся лучше реагировать на стимуляцию – возможно, навык отзеркаливания других перейдет у вас на автоматический уровень. Вы копируете чужое поведение, пребываете в состоянии эмпатии – так запускается механизм самоусиления». Как и другие ученые, занимающиеся «позитивными» эмоциями, Якобони считает, что в основе работы структур мозга, отвечающих за эмпатию, лежат недавно открытые специализированные нейроны в моторной коре. Эти так называемые зеркальные нейроны запускаются вне зависимости от того, совершаете ли вы действие сами или просто наблюдаете за деятельностью. Такую динамику можно обозначить как «мартышка видит – мартышка чувствует»: оба участника процесса задействуют сходные области мозга. Очевидно, интенсивность реакции регулируется двумя условиями: эмоциональной близостью к человеку, за которым ведется наблюдение, и наличием либо отсутствием у обоих сходного опыта в прошлом.